вела любительская политика Гитлера. Некоторые погибли под бомбами, лучшие пали жертвами гитлеровского «правосудия». Оставшихся в живых после войны упрекали за то, что им не удалось погасить разожженный Гитлером и Риббентропом пожар.
Структура департамента иностранных дел была так прочна, что долгое время выдерживала «бомбардировку» Риббентропа. Но так продолжалось, пока в 1940 году не поступил приказ о чистке ста пятидесяти высших должностных лиц, а так как все они являлись специалистами высокого класса, то оказались незаменимыми и волей-неволей им позволили остаться в штате; многих персонально «разоружили» гораздо позже.
Связующей силой, удерживавшей всю структуру департамента, был заместитель государственного секретаря Фридрих фон Вайцзеккер. Он пользовался большим уважением как со стороны наших официальных лиц, так и со стороны всех иностранных дипломатов, в нем сочетались высокая моральная цельность и величайшая компетентность в дипломатических делах. Словом, жестом или многозначительным молчанием в нужный момент он мог дать нам знать, что ему требовалось. Все – и старые и новые сотрудники министерства иностранных дел – ждали руководящих указаний и помощи от государственного секретаря. Его спокойная и убедительная манера, его моральный авторитет укрепляли нас в нашей решимости сохранять западноевропейский образ мыслей и моральные устои, насколько это было возможно при режиме Риббентропа.
Это министерство иностранных дел, управляемое таким образом Вайцзеккером, с которым Риббентропу в его «полевой ставке» нечего было делать, оставалось для меня осколком прежней Германии, которую ценил я и уважали за границей. В этих трех зданиях на Вильгельмштрассе, хоть они и были в конце концов разрушены, я никогда не чувствовал себя «чужим в своей собственной стране». Здесь я мог свободно говорить обо всем со своими коллегами, здесь преобладала настоящая общность духа, здесь никто никого не предавал ни при Гитлере, ни в другие времена. Старое министерство иностранных дел с жесткой упругостью противостояло многочисленным атакам Гитлера и Риббентропа, стараясь сохранить пригодность к работе после предвиденной и неизбежной катастрофы, как опытная спасательная команда.
Как и все министерства иностранных дел, немецкое министерство было отделено от внутренней политики. Политические партии могли сражаться внутри страны, но служба министерства иностранных дел руководствовалась только интересами страны. Правительства приходили и уходили, сменялись министры иностранных дел, но как бы ни менялась сцена, в представлении интересов рейха за рубежом через министерство иностранных дел ничто не менялось. Поэтому вполне естественно, что немецкие дипломаты считали национал-социалистское правительство таким же преходящим явлением, как и все предыдущие, и были движимы только идеей служения своему отечеству, как и прежде. Мысль о том, что Третий рейх мог бы стать вечным, вызвала бы лишь улыбку у нас в министерстве иностранных дел.
Как только стало ясно, что в сфере иностранных дел политика, проводимая национал-социалистами, не выражала главного интереса, а во все большей степени вредила ему, возникла значительная оппозиция. По причине своей общей традиционности и образованности служба иностранного ведомства оказывалась в оппозиции к внешней политике национал-социализма и к тем, кто ее выражал, тем в большей степени, чем безрассуднее эта политика становилась. Ошибки и дилетантизм режима Гитлера в зарубежных делах прежде всего были видны немецким дипломатам, и среди них возникала оппозиция, принимавшая, в зависимости от характера человека, самые разные формы – от пассивного до самого активного сопротивления.
Как давнишний работник дипломатической службы, хотя в некотором роде и посторонний, так как я выполнял лишь технические функции, а не дипломатические в полном смысле этого слова, я разделял взгляды дипломатов на долг человека перед своей страной, особенно если эта позиция соответствовала моим личным убеждениям. Я был очень хорошо осведомлен о действиях, которые предпринимали более энергичные работники, чтобы отвести от нашей страны несчастья, обусловленные внешней политикой Гитлера, а точно зная, о чем велись беседы между государственными деятелями, я мог дать кое-какие полезные советы. Я слышал от своих друзей, что Гальдер дал войскам, стоявшим у Потсдама, приказ двигаться на Берлин в конце сентября 1938 года, если будет объявлена всеобщая мобилизация, – приказ, который был отменен, когда созвали Мюнхенскую конференцию. Я знал, что заявления Великобритании 1939 года (подробно приведенные в моем описании того периода), которые оставалось лишь произнести вслух, могли быть целиком приписаны влиянию моих друзей в Берлине и Лондоне, предпринявших все возможные усилия, чтобы довести до сведения англичан, что Гитлер к ним прислушается, только если они будут говорить с ним так же дерзко и громко, а не ходить вокруг да около. Я знал также, как много поработали Вайцзеккер и Аттолико, делая все возможное, чтобы предотвратить войну. Я привел яркий пример тому в моем отчете о событиях, предшествовавших Мюнхенской конференции. Я в значительной степени разделял разочарование, которое раз за разом постигало этих искренних людей, когда их усилия, предпринимавшиеся с большим личным риском, терпели крах из-за фанатического упрямства и слепоты Гитлера и из-за уступчивости и непонимания со стороны других стран. Я стал свидетелем человеческих трагедий, имевших место во время войны и после; их значимость можно будет осознать в полной мере, только когда все события, оставшиеся за пределами этой книги, будут когда-нибудь описаны более подробно. Многое уже стало известно множеству людей и в Германии, и за ее пределами из политических исследований, особенно в связи с Нюрнбергским процессом. Я убежден, скоро станет известна вся правда о той роли, которую сыграли лучшие представители нашего министерства иностранных дел при гитлеровском режиме, а я могу ограничиться лишь этими краткими наблюдениями. «Зажигалки» попали и в круг моих близких знакомых в министерском подразделении. Довольно рано один из высокопоставленных руководителей был вызван к Гейдриху для личного допроса и уволен; после событий 20 июля 1944 года он распростился с жизнью. Другой сотрудник, мой близкий друг, в 1941 году был изгнан в Восточную Азию Риббентропом, который, несомненно, знал о его критическом отношении, хоть и не мог приписать ему ничего конкретного. В то же время меня, по тем же причинам, отстранили от тесного сотрудничества с Риббентропом и «назначили» начальником отдела министерства – но только берлинского сектора. «Вам лучше немного отдохнуть в Берлине между конференциями после вашей напряженной переводческой работы», – сказал ставленник Риббентропа, известный заместитель государственного секретаря Мартин Лутер, который раньше руководил транспортной фирмой. Потом его отправили в концлагерь за «предательство» по отношению к Риббентропу. Если кто-то говорит мне об отдыхе, я всегда согласен, как согласился и тогда. Я всегда чувствовал, что пользуюсь до некоторой степени репутацией шутника, и высказывал свое мнение на чудовищные события, которые мне довелось пережить, с помощью разных языков, имевшихся в моем распоряжении, и никак не скрывая симпатии к
