Для самоутверждения женщины, по её мнению, следует развить в ней потребность в скромности самой жизни, научить великой ценности собственного рубля, вооружить теми знаниями, которые помогут ей зарабатывать самостоятельно. Владение иностранными языками становится потребностью, внося в дом уважение к труду, способствуя воспитанию детей. Суровость и требовательность жизни диктует эти меры, хотим или не хотим мы этого осознавать.
Будущее — за женщиной с самостоятельными деньгами и умением на них жить. Тип спутницы-кошечки, бабочки исчезнет; потребуется трезвый, твёрдый взгляд мужчины на жизнь по средствам…[665]
Из писем к О. Г. Базанкур:
От 29 ноября 1906 года:
…Мечтаю купить полу-ферму в новой дачной местности Леонвилла у станции Лоунатиоки — два часа езды от Петербурга. Жить там с осени, а в городе иметь комнату за 25–30 рублей в месяц и наезжать временами. 2-го декабря хочу отметить свой день рождения (65-летие — А. К.). Приглашаю Вас и Клокачёву[666] на обед к 6 вечера ко мне на Ямскую. Выезжаю из Гельсингфорса утром 1-го. Ваш друг Н. Лухманова[667].
От 11 декабря 1906 года:
Дорогая Оля!
Во вторник никак не могу быть у Гриневской, так как у меня обедают Брагин[668] с женой. А вечером я приглашена в один из наших высших военных кружков. Я даже просила Брагиных приехать пораньше. Если Вам всё равно, Оля, где обедать, то заезжайте от Гриневской ко мне к 4 часам. Тащите с собой нашу милую художницу, заставим Брагина спеть. Я думаю, что это было бы хорошее приобретение и для Ваших воскресений и её вечеров. Что касается поездки к Хитрово, то нам нужно сговориться лично. Целую Вас. Ваш старый друг Н. Лухманова.
P. S. Если не будет в четверг санного пути, то для меня трудно выдержать сразу два визита. Не забудьте, Оля, что к Хитрово надо ехать на Песочную[669].
От 20 декабря 1906 года:
Дорогая Оля!
Ко мне на Рождество приехал сын Дмитрий из Пернова Лифляндской губернии. С июля 1904 года он служит там помощником начальника порта. С ним жена Вера и двое их детей. Сын Мити от первого брака — мой внук Борис — учится в реальном училище в Риге и живёт в частном пансионе[670].
Приезжайте к вечеру. Поедем к Неметти. Постараюсь достать билеты. Ваш старый друг Н. Лухманова[671].
Она ещё хлопочет об устройстве санатория для больных сестёр милосердия в крымском имении сердобольного благотворителя[672], взывает о помощи больному и всеми забытому в лазарете штабс-капитану Т-ину и другим нуждающимся в уходе офицерам.[673] Приглашает состоятельных женщин оказать содействие в составлении „календаря бедняка“ — адресных мест помощи обездоленным Петербурга[674], беспокоится о жёнах офицеров Небогатовской эскадры[675].
Но уже с начала января 1907 года здоровье Надежды Александровны резко ухудшается. Несмотря на зиму, она решается ехать в Ялту, о которой у неё сохранились самые восторженные воспоминания. Надежда на выздоровление ещё поддерживала в ней последние силы.
Вечером 20 февраля она прибыла в Севастополь и в сопровождении своего секретаря Л. A. Гильдебрандт навестила знакомого по дальневосточной войне, а теперь Главного Командира Черноморского флота и портов — вице-адмирала Н. И. Скрыдлова[676]. За ужином и на следующее утро, завтракая в его компании, она обменялась с ним столичными и крымскими новостями. Добравшись экипажем в холод и снег до ялтинской гостиницы „Джалита“[5], Н. А. Лухманова пишет и отсылает в столичную газету свою большую статью о революционном терроре в Севастополе.
Отправляясь в Крым, Надежда Александровна, не сумевшая обеспечить себе безбедную старость, располагала весьма скромными средствами. И тем досаднее для неё была жалкая телеграмма Дмитрия из Пернова:
…У МЕНЯ МАТЕРИАЛЬНЫЕ ТРУДНОСТИ. ПИШУ КНИГУ. СРОК МОЕГО ВЕКСЕЛЯ КОНЧИЛСЯ 3-ГО ЯНВАРЯ. ПОСЛЕДНЯЯ ДАТА ПЛАТЕЖА БАНКУ ПО ОТСРОЧКЕ 3 МАРТА. МНЕ ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО…[677]
И 65-летняя мать с больничной койки через доверенного лица в Петербурге пытается найти деньги… 40-летнему сыну! Но ответная телеграмма не добавила ей ни сил, ни покоя:
ДОСТАТЬ ДЕНЕГ НЕ СМОГЛА. УДАЛОСЬ ТОЛЬКО КУПИТЬ ДРОВ ВАШЕЙ ЭКОНОМКЕ. СТОЯНОВА[678]
Из письма к О. Г. Базанкур из Ялты от 6 марта 1907 года:
Дорогая Оля!
Только сегодня я в состоянии продиктовать письмо к Вам.
Я как будто чувствую себя лучше; со дня приезда лежу в кровати, жизнь моя сплошное лечение: утром и вечером мне ставят по 24 банки, чтобы отвлечь кровь от сердца, впрыскивают мышьяк, ставят клистиры, дают всевозможные лекарства — словом я не человек, а какой-то бескровный мешок, которым распоряжаются доктора и фельдшерица. Иногда я не в силах ни думать, ни говорить.
Вы спрашиваете — к кому обратиться Вам в Москве по поводу чтения публичных лекций. Лучше всего к профессору Терье — председателю Высших женских курсов. Предложите ему свои услуги за половину сбора в Историческом музее в пользу нуждающихся учениц, это выгодно. Запаситесь заранее копиями разрешений от петербургской полиции и Министерства Народного Просвещения.
В случае необходимости обратитесь к присяжному поверенному Валериану Эммануиловичу Шишко от моего имени (Б. Молчановка, дом Херсонского). Горячо целую Вас. Ваш старый друг Н. Лухманова[679].
15 марта Надежда Александровна диктует полное надежд и интереса к жизни, но как оказалось предсмертное, письмо:
Дорогая Оля!
Часто думаю о Вас. Здесь служит Т. Н. Богомолов, бывший харьковский студент. Как секретарь здешнего благотворительного общества он обещает устроить, если Вы приедете, публичную лекцию. Бог даст, я поднимусь и мы ещё нашумим на всю Ялту. Как я буду счастлива видеть Вас! Приезжайте прямо ко мне в „Джалиту“.
Прошу похлопочите, чтобы во избежание всяких глупых писем Худеков[680] и в „Новом Времени“ напечатали: „Писательница Н. Лухманова перевезена в Ялту, тяжело больна расширением сердца и острым малокровием. Лежит уже месяц, консультации еженедельно. При ней опытная сестра милосердия. Лечат доктора: Зевакин, Дьяконов, Левитский“.
