Рыжов и ординарец повернули назад, а мы по компасу и карте двинулись на юго-запад, через Псковскую область в сторону Белоруссии. Два лыжника-разведчика, выделенные нам командиром 227-го батальона, остались с нами. Мы приняли их в свою среду радушно, ребята крепкие, выносливые, смелые, успели подружиться с бойцами и командирами отряда, высказали горячее желание участвовать в партизанской войне. Так уже в первые сутки нашего рейда наш личный состав увеличился на два человека.
Всю ночь мы шли глухой лесистой местностью, выслав вперед разведку из пяти человек и организовав тыловое охранение колонны. Метель, занося лыжню, помогала нам совершать переход скрытно. Отряд шел молча. Сквозь завывание ветра слышался лишь легкий скрип лыж, скользящих по снегу. Не звякали ни котелки, ни оружие, команды передавались вполголоса по колонне от бойца к бойцу.
На рассвете мы вышли к деревне Каики Невельского района. Заснеженные избы встретили нас глухим молчанием. Не пролаяла ни одна собака. Позднее мы узнали, что оккупанты перестреляли в деревнях всех собак. Сделано это было из тактических соображений, чтобы карательные отряды могли бесшумно входить в населенные пункты и, пользуясь внезапностью, успешно вылавливать партизан. Видать, несладко жилось фашистам на захваченной советской земле, если даже собакам они вынуждены были объявить тотальную войну!
Несмотря на ранний час, кое-где уже топились печи. Разведка выяснила, что немцев в деревне нет. От шоссейной дороги деревня стояла далеко, и это гарантировало нас от внезапного нападения, потому что гитлеровцы пешком на большие расстояния обычно не ходили, а передвигались всегда на машинах, которые по занесенным снегом проселочным дорогам пройти не могли. Удаленность от шоссе служила надежным условием нашей безопасности.
В Кайках мы сделали остановку на день. Еще в Москве было решено совершать переходы ночью, а днем отдыхать в лесу или деревнях. На околицах выставили караулы. Караульным приказали в деревню, если кто приедет или придет, впускать, а из деревни не выпускать. Эта мера застраховывала нас от вражеских лазутчиков и осведомителей, если бы таковые оказались и попытались раскрыть стоянку отряда и донести в ближайшую комендатуру.
Жители встретили нас настороженно. Вскоре их недоверчивость сменилась удивлением. Отрезанные от Родины, попавшие под пяту иноземных поработителей, они давно не встречали советских бойцов, не ведали, что творится на свете, не получали никакой достоверной информации о положении на фронтах. Немецкая пропаганда распространяла в захваченных районах самые дикие измышления, что Красная Армия разбита, Москва и Ленинград пали, Советской власти приходит конец.
В самом просторном доме мы созвали собрание всего взрослого населения. Пришли главным образом женщины, старики и инвалиды. Работоспособных мужчин на оккупированной территории почти не было, все находились в армии или в партизанах. Перед собравшимися выступили комиссар Морозкин и я. Мы рассказали о положении на фронтах, о сокрушительном разгроме немецких войск под Москвой, о героической работе военного тыла. Особо остановились на вопросах партизанского движения, познакомили жителей деревни с партийными директивами об организации всенародной борьбы с врагом, призвали их саботировать все мероприятия немецкой администрации, оказывать противодействие гитлеровскому «новому порядку».
Слушали нас очень внимательно. Видно было, что население истосковалось по правдивому слову, по всему человеческому и советскому.
В дальнейшем такие собрания, митинги и беседы с местным населением мы проводили в каждой деревушке, где останавливались на дневку. Пропагандистами и агитаторами выступали все бойцы и командиры отряда. Мы распространяли среди жителей взятые с собой газеты, листовки, брошюры, портреты Владимира Ильича Ленина.
Пройдя Невельский район Псковской области, вошли в пределы Белорусской республики. Наш путь лежал восточнее городов Полоцка и Лепеля, затем мы повернули на запад и с севера двинулись на Логойский район, где нам предстояло базироваться. Логойск находится в 30 километрах от Минска, но обосноваться ближе к столице Белоруссии мы не могли, поскольку местность вокруг города в основном голая, неудобная и опасная для партизанских лагерей.
Наш рейд продолжался несколько недель, в сутки мы проходили 55–65 километров. Режим наших переходов был такой: в сумерках со стоянки выезжали на санях, которые охотно предоставляло нам население, ехали до полуночи, затем становились на лыжи и шли до рассвета.
Останавливаться на отдых приходилось не всегда в населенных пунктах. Иногда поблизости не оказывалось ни одной деревушки. Иногда в намеченном селе стоял фашистский гарнизон. В таких случаях отряд отдыхал в лесу, даже костры не всегда удавалось разжечь, если враг был близко. Бойцы крепко спали после ночного перехода и плотного завтрака, а над ними шумели белорусские леса, выл ветер, и метель заносила их снегом, превращая в невысокие белые холмики. Однажды на поверке я недосчитался одного бойца, стали думать, куда он мог деваться? Вспомнили, что утром он был в отряде. Приказал тщательно осмотреть всю территорию нашей стоянки. И пропавший боец нашелся. Он крепко и сладко спал, заметенный снегом за сосной, подобно медведю в берлоге.
Ежедневно я составлял обстоятельные донесения в Центр, сообщал товарищу Григорию о маршруте, стоянках, контактах с населением, о дислокации вражеских гарнизонов и передвижениях войск, о политической обстановке на временно захваченной немцами территории.
Население оккупированных районов в подавляющем большинстве оставалось верным Советской власти и с нетерпением ожидало вызволения из фашистской неволи. Но в массе были и отщепенцы, ничего общего не имевшие с народом, уголовники, бывшие кулаки и белогвардейцы, которые пошли в услужение к гитлеровским захватчикам.
Одно из сообщений в Москву было об окруженцах. Их мы встречали почти в каждой деревне и всякий раз невольно задумывались о судьбе бойцов и командиров, по воле обстоятельств оказавшихся на оккупированной территории.
Мои товарищи и я в беседах с бывшими бойцами и командирами рекомендовали им идти в партизаны, создавать новые отряды, организовывать повсеместный вооруженный отпор оккупантам.
Надо ли говорить, что многие окруженцы просили зачислить их в наш спецотряд. Но какова была бы цена такому отряду, составленному из первых попавшихся людей, почти не вооруженному и не обученному действиям в специфических условиях вражеского тыла? Подавляющее большинство просьб приходилось отклонять, но отдельных, наиболее надежных и полезных, на наш взгляд, людей мы зачисляли в отряд. И когда мы подходили к месту назначения, в отряде стало уже 50 человек.
