Ознакомительная версия.
В то время, когда были написаны эти стихи, названные имена пробуждали воспоминания о хорошо известных личностях, которые позже были забыты. Следовательно, стихи основаны на старых источниках и, очевидно, сохранили имена тех мудрых людей, которых Соломон пригласил к своему двору, чтобы с их помощью создать образованную и культурную прослойку людей, которая при дворах других стран уже существовала. Так проще всего объяснить весь корпус произведений, связанных с именем Соломона.
Влияние Притч на общий духовный рост израильтян, а затем и на человечество в целом оказалось более значительным, чем воздействие других произведений. Как более поздние китайские и индийские заповеди, с которыми только и можно провести сравнения, Притчи Соломоновы нацелены на внутреннюю работу и очищение помыслов от ложных ценностей, они указывают, как следует поступать в повседневной жизни.
Позитивные и оптимистические в своем отношении к жизни, они трактуют ее как обязательство соблюдать определенные правила и как взаимную любовь между людьми. В Притчах говорится, что счастье человека зависит от надежности фундамента всего общества, и они призваны не удивлять, а укреплять и утешать тех, кто боится броситься в гущу жизни.
Третье произведение, связанное с именем Соломона, Книга Екклесиаста, или Проповедника, является самым удивительным памятником древнего иудаизма, и прежде всего тем, что оказывается совершенно противоположным Притчам.
В данном случае даже непредвзятая экспертиза показывает, что текст был создан спустя 500 лет после эпохи Соломона. С лингвистической точки зрения – по использованию арамейских и греческих выражений – Екклесиаст даже кажется более ранним произведением, чем Притчи, его концепция мира и судьбы близки способу мышления, свойственному грекам. И это приводит нас к эллинистическому периоду, наступившему после правления Александра, а если быть более точным, к III веку до н. э., поскольку иудейский мудрец Бен Сира уже был знаком с книгой.
Однако ее более ранняя языковая основа может быть связана с более поздней редакцией произведения. Н. Торчинер показал, что почти все эти поздние элементы языка, в том числе и лексику, можно объяснить и не ссылаясь на арамейский или греческий языки. Что же касается ссылки на эллинистический способ мышления, то Й. Клаузнер справедливо отметил, что в Екклесиасте отражен дух эллинизма, но нет никаких прямых следов греческих источников. И ссылки на исторические события допускают однозначное истолкование, например, упоминается город, который был спасен от осады благодаря бедному мудрецу (Екк., 9: 14); или говорится: пусть «бедный, но умный юноша» «из темницы выйдет на царство» и станет править, чем «старый, но неразумный царь» (Екк., 4: 13). Эту истину можно отнести и к Иосифу в Египте, и к Мильтиаду и Архимеду, и к Авессалому и Птолемею.
Даже философское содержание книги не позволяет точно определить время ее создания и автора. В главе Екклесиаста, которую определяют как основную, Проповедник появляется или как киник, борющийся против заблуждений и за безграничную духовную свободу, или как последователь философии наслаждения киренаиков и эпикурейцев, или как скептик в духе стоиков, которые превратили Марка Аврелия в пессимиста, напоминающего Проповедника.
Многие видят в Екклесиасте человека, склонного к набожности, другие аморалиста, которому в равной степени чужды и набожность, и безверие. Некоторыми он рассматривается как философ смерти, только без веры в загробную жизнь. Иные видят в Екклесиасте наставника, который обучает «искусству» устроить свое существование в зависимости от цели. Бывает, представляют его асоциальным ироничным человеком. И наконец, последние приписывают ему свойства мизантропа, озлобившегося против Бога и людей, и прежде всего против женщин.
Если в произведении из двенадцати глав, самая длинная из которых не превышает 30 стихов, усматривают такое разнообразие противоречащих друг другу философских идей, то станет очевидным, что перед нами не однородное литературное произведение. Следовательно, не станем предполагать, что первоначально произведение было составлено еврейским философом под влиянием греческого «пессимизма», затем дополнено неким эпикурейцем, снабжено вступительной аннотацией автором Притч, а позже одним из тех, кто принадлежал к ортодоксальной школе, и, наконец, приобрело свою нынешнюю форму благодаря другим комментаторам, двум редакторам и трем панегиристам. По крайней мере один из множества составителей мог бы обладать чувством стиля.
С психологической точки зрения это лишнее доказательство гипотезы, предложенной в XVI веке Барухом ибн Барухом, что здесь, как и в Книге Иова, перед нами разворачивается диалог. Аналогично воспринимал Екклесиаста и Готфрид Гердер.
Подобная интерпретация, по крайней мере, принимает во внимание единство атмосферы, несмотря на эклектичность философии этой книги. Выдвинутые выше аргументы, однако, позволяют предположить, что Екклесиаст вряд ли принадлежал одному автору, хотя единая манера отличает платоновские «Диалоги» или Книгу Иова. Именно здесь – и это имеет значение – диалог не представляет единого целого, последовательно развивающегося от начала до конца. Каждая часть основывается на различных мотивировках и ведет к различным выводам. Очевидно, что эта книга Библии в своем окончательном виде является коллективным произведением. Данный вывод согласуется с обстоятельствами и историческими условиями ее создания и позволяет определить связь с личностью Соломона с другой точки зрения.
Прежде всего необходимо объяснить употребление названия – Екклесиаст (Проповедник). Понятно, что поздний автор, озабоченный тем, чтобы вложить свои слова в уста великой исторической личности, должен был использовать громкое имя Соломона, а не какого-то незнакомца, которого можно было бы отождествить с Соломоном только формально – Екклесиаст, сын Давида, царя в Иерусалиме (Екк., 1: 1). Значит, имя Екклесиаст имело магический смысл или было связано с древней традицией. Но в этом случае традиция должна была сложиться на несколько веков раньше, чем само произведение.
Слово «кохелет» (проповедник) происходит от еврейского kahal («сообщество», «собрание»). Несмотря на женский суффикс, оно должно было обозначать «главу ассамблеи», «проповедника собрания».
Школы мудрости были распространены на всем Древнем Востоке. К 3000 году подобные учреждения существовали при дворе фараона; в будущем, после обучения, слушатели становились государственными чиновниками. В этих школах приобретали навыки в составлении деловых бумаг, обучали риторике и праву. О таких школах говорится в «Истории» Иосифа Флавия. Известно, что они существовали и в Вавилоне; одна, известная как Дом закона, была при храме Бога писцов в Езеде.
Ознакомительная версия.
