Петровский решительно встал на место рабочего.
— Так какой у вас вопрос? — обратился он к толпе.
— Сейчас кругом нужда, разруха, голод, а как был Николка-дурачок, так была булка пятачок… Отчего ж такое происходит? — спросил худой, юркий мужичонка.
— Все верно! — подтвердил Петровский. — Был Николка-дурачок, и была булка пятачок. Да все ли ели ту булку? В лучшем случае крестьянин и рабочий ели ее лишь два раза в год: на рождество и пасху. А на протяжении целого года кулаки кормили батраков черствым хлебом, чтобы меньше съели, да баландой. Рабочий же приносил домой такую мизерную получку, что и на черствый хлеб не всегда хватало. Было такое? Правду я говорю?
— Было… правду… — глухо и тяжело выдохнула толпа.
— Рабочим и крестьянам по душе пришлась программа большевиков. И, объединившись вокруг них, они готовы идти в последний и решительный бой против своих угнетателей. Большевики никогда не прятались за спины рабочих и крестьян. Они всегда и везде впереди: и на фронте и в тылу. И первыми в бою за рабоче-крестьянскую власть падали большевики. И побеждали — тоже они. И снова победят в недалеком будущем. А потому особенно обидно слышать брюзжание недовольных или подстрекателей: «Была булка пятачок». Когда-то было хорошее мыло «Нестор», но почему же твоя мать всю жизнь стирала твои штаны да рубаху белой глиной? Какие ароматные были табаки — «Стамболи», «Мисаксуди». А ты их курил? Тянул самосад, от которого и мухи дохли. «А чай Высоцкого!» — восторгается иной. А почему же ты всю жизнь заваривал кипяток если не мятой, то высушенными хвостиками от вишни? «А какие коньяки пили богачи!» А ты их хотя бы на язык брал? Дед твой видал, как барин едал.
Одобрительный хохот прокатился над толпой.
— Мы победим разруху, восстановим хозяйство. Что нам, товарищи, для этого нужно? Нам нужна полная победа на фронте и бдительность в тылу, чтобы вовремя сворачивать скулы тем, кто норовит свергнуть рабоче-крестьянскую власть. Сворачивать так, как это сделал…
— Дядя Дубовик! — крикнули из толпы. — Это наш самый лучший печник! Он такую печь отгрохает, что черти позавидуют.
— А правда ли, что большевики запрещают молиться богу? — выступила вперед дамочка в шляпе с вуалькой.
— Это неправда. Молитесь сколько угодно. Только не советую вам молиться о возвращении царизма, ибо такая молитва все равно не дойдет до бога и вам от нее не будет никакой пользы.
Дамочка испуганно опустила вуальку и спряталась в толпе.
— Почему так долго, я совсем заждалась, — скрывая волнение, спросила Доменика.
— Проводил митинг.
— А теперь?
— А теперь мне нужно срочно побывать на станции Пост-Волынский… И сразу же домой!
Доменика погрустнела.
— Ехать, Домочка, необходимо. Дело не терпит отлагательства: по горячим следам нужно установить, сошел ли поезд с рельсов сам или его «сошли» бандиты.
— Если б хоть Тоня была со мной, — вздохнула Доменика.
— А про сыновей ничего не слыхала?
— Слыхала про Леню, но не успела рассказать. А Петя на Урале?
— На Урале, — кивнул головой Григорий Иванович, а сам подумал: «Трудное там положение».
— Про Леню такое слышала… Как-то после профессорского обхода сижу за своим столиком в коридоре, просматриваю карточки раненых. И слышу, как один боец рассказывает другому: «У нашего Леньки котелок варит. Было это в Ново-Ивановке. Среди ночи деникинцы решили нас окружить. А Ленька смекнул: взял и вывел нас заранее, как только стемнело, из села и разбил на три группы. Две спрятал на опушке леса, а третью — в глубоком овраге. Лишь пропели первые петухи, беляки тут как тут. Бесшумно окружают село. А Ленька сигнальную ракету. И мы с трех сторон на деникинцев: „Ура-а!“ Бежать хотят, гады, да некуда. Словом, пригнали мы к своим две роты пленных беляков, притащили четыре станковых пулемета и разного легкого оружия немало. Высшее начальство, правда, для порядка пожурило Леньку за самоуправство, а потом отметило в приказе». Ты знаешь, я сердцем почувствовала, что про нашего Леню рассказывают. Не утерпела, спросила: а вы не знаете фамилии вашего Леньки? «Вот те на! — засмеялся раненый. — Как не знать своего командира! Леонид Григорьевич Петровский полное его имя. А Ленькой мы зовем его промеж себя за то, что больно душевный он человек и понимает простого солдата. Может, что хотите ему передать? Я скоро выписываюсь и — в свою часть». — «Передайте, пожалуйста… — говорю, а у самой комок в горле встал, — передайте, что я очень хочу, чтобы его не тронула вражеская пуля…» — «А кто вы ему будете, простите за любопытство?» — «Мать… Доменика Федоровна Петровская…» — «Вот так история!» — воскликнул красноармеец и даже сел на кровати.
— Трудно себе представить таким взрослым нашего Леню, — развел руками Григорий Иванович. — Кажется, еще вчера опрокидывал на мои бумаги чернила, а сегодня вон что творит! Быть ему войсковым командиром. Домочка, ты займись каким-нибудь делом, я скоро вернусь.
5
Доменика Федоровна послушалась его совета и принялась за уборку, хотя накануне навела в доме полный порядок. Еще раз вытерла пыль с буфета, шкафа, подоконников. На миг остановилась перед зеркалом: как она изменилась, вот уже и морщинки появились возле глаз. А Григорий уверяет, что она красивая… такая же, как прежде…
В памяти возникли розовые закаты, степь с медвяным запахом трав, белая хатка, в которой они жили с матерью. Как давно это было! И как недавно! Ей уже тридцать восемь… трое детей.
После уборки решила приготовить вареники.
«Налеплю, разложу их на рушнике, и пускай лежат, — решила Доменика. — Григорий явится, а я их в кипяток! И не успеет оглянуться, как они будут на столе! А он любит вареники с творогом…»
Все сделала, осталось только белье чистое достать для Григория, а он все не едет и не едет. Ей так много в жизни приходилось ждать… Много грустила и страдала от своего одиночества.
В письме к Свердлову однажды пожаловалась на вечную занятость и невнимательность к ней Григория. С нетерпением ждала тогда ответа, а когда получила и прочитала, слезы брызнули из глаз, а письмо упало на пол. Он такой же, как Григорий, все они одинаковые, только и думают о своей работе. Почему же не хотят понять ее, заглянуть в ее сердце…
Вот что писал Свердлов:
«…Знаете, что я сделал бы на Вашем месте? Записался бы членом в какое-нибудь культурное рабочее общество, например, в общество женской взаимопомощи, если не закрыто. Среди пролетариев и пролетарок, собравшихся после трудовых дней для совместного времяпрепровождения, можно увидеть и живой интерес к общественным вопросам, к литературе, там можно увидеть и здоровую, бодрую радость верящих в себя и свое дело людей. Хорошо среди пролетариев. Вы сможете почувствовать себя родной в этой сфере. Присмотритесь, возьмите на себя и какую-нибудь функцию, вроде работы при библиотеке или что-либо подобное. Рассчитывать, что занятый по горло Григорий Иванович сможет создать Вам нужную среду, не приходится».
