Тем временем партия готовила для Петровского новое трудное задание.
4
Григорий Иванович Петровский, в марте 1919 года избранный III Всеукраинским съездом Советов председателем Всеукраинского Центрального Исполнительного Комитета, простился с Москвой и отправился на Украину.
Поезд приближался к Киеву, где уже около недели находилась Доменика, привезшая в госпиталь раненых. Она подыскала в Липках, недалеко от госпиталя, приличное жилье и теперь с минуты на минуту ждала мужа, то и дело поглядывала в окно.
Григорий Иванович тоже торопил время. «И чего так медленно ползет поезд?» — думал он, стоя в тамбуре.
Но вот на правом берегу Днепра заблистала золотыми куполами Киево-Печерская лавра. Поплыли мимо, одетые в изумрудный убор, крутые днепровские кручи. Поезд, замедлив ход, прогрохотал по железнодорожному мосту. С обеих сторон, окутанные ажурной весенней зеленью, мелькали одноэтажные домики киевской окраины.
… А на следующий день, едва забрезжило, Петровский уже был на ногах. Тихой и пустынной Левашовской улицей дошел до крутой Институтской, свернул налево и стал спускаться вниз. Миновал роскошный дом известного богача, длинное желтое здание бывшего института благородных девиц и вышел на центральную магистраль города — Крещатик.
Раннее весеннее утро дышало свежестью. Все благоухало, цвело, тянулось к солнцу. Даже сквозь трещины в камне пробивалась трава…
На небольшой площади приземистое здание бывшей городской думы. Петровский повернул направо и зашагал к Купеческому саду, поднялся по Александровской улице на гору. Война всюду оставила следы разрушения — пустые дома, черные проемы окон, сорванные с петель двери. «Сколько человеческих усилий потребуется для восстановления», — подумал Григорий Иванович.
Вот и Мариинский дворец, где ныне помещается Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет — орган власти рабочих и крестьян.
«Много мне здесь предстоит решить самых разнообразных задач, — подумал Петровский. — Ну ничего, энергия рождает энергию, будем справляться…»
Тяжелые думы не отступали. Советская страна вновь во вражеском кольце. В начале марта Колчак перешел в наступление. Красная Армия вынуждена покинуть Уфу. Белогвардейские войска рвутся к Волге. Генерал Деникин захватил часть Донбасса и движется дальше, возможно к Киеву… По Украине бесчинствуют белогвардейские и украинские буржуазно-националистические банды…
На Украине, как и в Москве, утвердили партийную пятницу, когда члены ЦК и ответственные советские работники выступали на собраниях и митингах в театрах, цирке, клубах, на площадях, в парках… Необходимо было бороться с различными контрреволюционными влияниями, разоблачать меньшевиков, эсеров, петлюровцев. Эта тяжелая, утомительная и опасная работа требовала большой выдержки и умения ориентироваться в политической обстановке.
Сегодня Петровскому надо быть на очередном митинге.
«Поеду на Куреневку, там что-то неладно, была недавно вооруженная схватка. И как это я забыл сказать Доменике, что поздно вернусь? — вдруг подумал Григорий Иванович. — Ведь будет волноваться».
…Беспорядки на Куреневке начались после прибытия в Киев екатеринославского пассажирского парохода. На пристань вывалилась подвыпившая компания мужчин во главе с плюгавеньким предводителем. Одет в новые английского сукна френч и галифе, без фуражки, редкие волосы торчат ежиком, в каждой руке по нагану.
Еще не успела буйная ватага прикатить на главную Куреневскую площадь, как по округе поползли самые невероятные слухи. Кто-то уверял, что объявился сын Деникина и по поручению отца, начиная с Куреневки, будет очищать всю Украину от коммунистов, а сам Деникин идет с другой стороны и уже занял Красный Трактир. Кое-кто высказывал мысль, что это посланец Николая Николаевича, дядьки последнего российского царя, а те, кому «посчастливилось увидеть освободителя», утверждали, что это сам Керенский.
Прибывшие нырнули в ближайшие дворы и вскоре выкатили для «Керенского» трибуну — обшарпанную карету с продавленным верхом.
Площадь тем временем заполнялась людьми.
— Сыны и дочери прославленного Киева! — надтреснутым фальцетом начал оратор. — Царский трон провален! Настала желанная свобода! Так кто же имеет право командовать свободным народом? Большевики? А кто их звал в командиры? Я не хочу никакой власти! Я хочу вольной жизни: делаю, что хочу! Я прибыл сюда, чтобы освободить вас, чтобы вместе с вами рвануться на Крещатик, выгнать большевиков и зажить свободно! Вперед! За мной!
«Освободитель» соскочил с кареты и, потрясая револьвером, выбежал на середину улицы. Тут его и остановил рослый бородач — рабочий в фартуке, с кельмой в порожнем ведре.
— Извиняюсь, ваше превосходительство, мне не все ясно. Значит, ваша программа такая, что каждый делает то, что хочет?
— Вы меня поняли абсолютно правильно! То, что хочет!
— Тогда позвольте, ваше превосходительство, хоть разок хряснуть по вашей поганой роже!.. Уж очень мне захотелось!..
И с размаху он так саданул тяжелым кулаком в челюсть «превосходительству», что тот в один миг оказался на мостовой, а рядом шмякнулись его наганы. Приближенные предводителя мгновенно ретировались. Рабочий бросил револьверы в ведро, поднялся на ближнее крыльцо, снял старую кепчонку и обратился к толпе:
— Может, кой-кто и осудит меня за свободу действий в отношении к этому ядовитому змеенышу, но уверен, большинство присоединится к моему кулаку и пожалеет, что я ударил только один раз. Но и этого для него вполне хватит. А трибунал добавит…
— Правильно! Так его! — раздалось в толпе.
— Товарищ рабочий, у меня к вам вопрос! — крикнул кто-то.
— Мне вопросы задавать нечего, я речи говорить не мастак, — махнул рукой рабочий, надевая кепку и берясь за ведро. — Вон кто вам все разобъяснит, — и он указал на Петровского, который приближался к крыльцу.
Петровский решительно встал на место рабочего.
— Так какой у вас вопрос? — обратился он к толпе.
— Сейчас кругом нужда, разруха, голод, а как был Николка-дурачок, так была булка пятачок… Отчего ж такое происходит? — спросил худой, юркий мужичонка.
— Все верно! — подтвердил Петровский. — Был Николка-дурачок, и была булка пятачок. Да все ли ели ту булку? В лучшем случае крестьянин и рабочий ели ее лишь два раза в год: на рождество и пасху. А на протяжении целого года кулаки кормили батраков черствым хлебом, чтобы меньше съели, да баландой. Рабочий же приносил домой такую мизерную получку, что и на черствый хлеб не всегда хватало. Было такое? Правду я говорю?
