По инициативе Нонны мы втроем пошли в Кавказский ресторан, что рядом с Казанским собором, и что же, острота обиды чуть-чуть притупилась. В ближайшие пару дней я взял отпуск, и мы с Мишей отправились на Запорожце по “малому кругу”, уже известному читателю. А чтобы исключить или существенно сократить разговоры на больную тему, я пригласил в поездку третьим своего сотрудника Бориса Гурина.
Путешествие оказалось достаточно насыщенным и интересным. Помимо Луги, Новгорода и Пскова мы решили заехать в уже известное нам Заполье, но тут случилось небольшое ЧП. Накануне прошли большие дожди, и один небольшой мост на подъезде к Заполью оказался разрушенным. Конечно, надо было отказаться от посещения Заполья, развернуться и уехать. Так мои попутчики и предложили. Но надо мной висела главная неудача наших планов и надежд, и мне захотелось кому-то, непонятно кому, доказать что-то, непонятно что. Так в жизни бывает, и подобная ситуация часто заканчивается непоправимыми потерями. Но с нами был Бог, и все завершилось благополучно. Мы как смогли, на честном слове, проложили как бы рельсы, по два бревна на каждую сторону, снизу их чем-то подкрепили, я один сел в машину и, стараясь почти не касаться руля, переехал “мост”. Благо, “Запорожец” не самая тяжелая машина. Видимо, это стоило мне очень большого внутреннего напряжения, такого, что я не мог себе представить проезд по этому “мосту” в обратном направлении. Поэтому мы после Заполья, чтобы выехать на ленинградское шоссе минуя “наш” мост, совершили большущий круг по псковской области с заездом в город Гдов.
Однако несмотря ни на что, поступать в институт все же надо. Баллы, полученные Мишей на физтехе, были не высокими, но баллы этого института котировались в приемных комиссиях других институтов, и можно было рассчитывать быть принятым в какой-нибудь институт без экзаменов. О попытке поступления Миши на матмех Ленинградского университета с помощью моего “друга”, профессора Зубова Владимира Ивановича, я уже писал. Время поджимало, и следующая, третья попытка, скорее всего, последняя, должна была проходить в условиях, максимально благоприятных. Поэтому мои взоры обратились к родному институту, ЛИАПу. У меня были кое-какие связи с преподавателями института, ведь прошло “только” двадцать лет с момента окончания, но реально нам помог мой товарищ, я уже о нем рассказывал, Аркадий Оводенко. Он по работе имел тесные контакты с администрацией ЛИАПа и познакомил меня с секретарем приемной комиссии. Несмотря на такие благоприятные обстоятельства, и некоторые материальные формы нашей благодарности секретарю комиссии, зачисление Миши произошло не сразу, да и то только на вечернее отделение. Задним числом я очень сомневаюсь в том, что, впихивая Мишу в ЛИАП, мы поступили правильно.
V. СЕМИДЕСЯТЫЕ
Семидесятые годы были десятилетием относительно спокойного периода завершения советской власти, классическим периодом застоя. Еще можно было в магазинах кое-что купить, даже дешевую колбасу, я имею в виду, конечно, города Ленинград и Москву. Цены, так же как и оплата труда, были в полном смысле “смешными”. Как сейчас себе представить тот факт, что за один рубль можно было залить в бак 15 литров бензина? То есть бензин стоил дешевле, чем газированная вода. А на зарплату в 100-120 рублей можно было “нормально” существовать.
И народ в основной своей массе, включая интеллигенцию, поругиваясь и посмеиваясь, был доволен своей жизнью. Конечно, на Западе люди живут лучше, но зато там идет угнетение трудящихся буржуазией. А здесь мы все свободны. Но это только в основной массе. Недовольным же, а их тоже было немало, советская власть не давала возможность высказаться ни устно, ни письменно. Ну, а тех, кто не выдерживал и прорывался, сажали. Как правило, не в тюрьму, а, еще с легкой руки Никиты Сергеевича Хрущева, в психушку. При этом логика была железной: ну, какой нормальный человек будет выступать против своей, родной, завоеванной в революции и защищенной в войне с фашизмом советской власти? Нет, только ненормальный. А раз так, то его надо лечить. Я не могу сказать, что эта логика меня устраивала, но, будучи в то время все еще советским человеком, несмотря на все щелчки от советской власти в прошлом и, безусловно, ожидаемые в будущем, что-то, в очень малой степени, но мне казалось понятным. До тех пор, пока мой сын, еще студент, не занялся моим воспитанием.
В 70-м году намечавшееся ранее преобразование нашего отдела в отделение состоялось. Были сформированы два отдела: теоретических исследований и вычислительный отдел под руководством Козловского, который включал будущую лабораторию для обработки информации гидрофизических полей. Я выбрал вновь создаваемую лабораторию - мне тогда казалось весьма перспективным это направление.
Я помню, что посоветовался на эту тему с Женей, и он поддержал мое решение. Отношения у нас с Григорием Львовичем к этому времени были не самые лучшие, не внешне, но по существу, и он ни словом, ни делом не пытался меня задержать в своей лаборатории. Кроме того, я немного рассчитывал на назначение начальником вновь организуемой лаборатории. Мои претензии были не на пустом месте: костяк лаборатории состоял из моей группы, и у меня уже были реальные результаты в направлении предстоящей работы. Окончательно интересовавший меня вопрос решался уже после того, как был подписан приказ о нашем переводе в отдел Козловского. Помню, как Слава Козловский зашел в нашу комнату и сказал мне многозначительно: “Ну, а сейчас я пойду к Андриевскому решать вопрос о начальнике вашей лаборатории”. Начальником лаборатории был назначен Борис Петрович Марков, главным положительным качеством которого была незлобивость.
Одним из важнейших направлений работы моей группы стала организация и обслуживание малых вычислительных комплексов. Эти комплексы устанавливались на специально выделенных военных надводных и подводных кораблях, которые были оборудованы системой для измерения на различных морских глубинах значений физических величин, определяющих гидрофизическое состояние морской среды. Это состояние, как я писал выше, предположительно должно было позволить обнаруживать наличие в этой среде интересующей нас аномалии.
Я обычно с охотой и интересом выезжал в командировки, но в командировки на корабли — особенно. И каждая такая поездка оставляла свое незабываемое впечатление. В первой половине семидесятых основным полигоном наших испытаний было Баренцево море. Целью моей первой поездки в Мурманск летом 70-го было на месте, на корабле, определить размещение нашей аппаратуры, ее крепление и питание, связь с измерительной системой. Для этих работ нам был выделен СКР — сторожевой корабль. На его корме уже была установлена специальная наклонная мачта с барабаном у основания для размещения, спуска и подъема кабеля со специальными контейнерами, в которых находились измерители физических величин. Эта необычная конструкция впоследствии не раз вызывала повышенный интерес у иностранных разведок.
