Старушка Саломия запомнила это и, когда наступила зима, решила осуществить. Однажды вечером посреди снега и тумана я увидел, как она подходит к монастырским воротам с двумя мешками, в которых были саженцы кипариса.
– Саломия, как у тебя это получилось? Как ты прошла через перевал по такому снегу? Как смогла донести сюда из своего села все эти деревья? Сколько дней тебе потребовалось, чтобы дойти до монастыря?
– Я шла два дня, но я деревья не несла, их нёс другой.
– Кто их нёс, Саломия?
– Он только что ушёл.
Я повёл её к иконе Богородицы, и там мы прочитали благодарственную молитву.
– Да ты не бойся, я очень хорошо себя чувствую. Я ведь служу Богородице, а Она не допустит, чтобы я пропала.
Она была человеком кристальной души: всегда молчала, смирялась, молилась. Единственным её другом был пост. Она была настоящей мироносицей для храма Богородицы в Фермоне, для храма святого Космы Этолийского, для монастырей в Миртии и Прусе. Бедная и нищая, но богатая любовью и делами служения Богу. Она до земли кланялась священнослужителям и, заикаясь, говорила: «Простите меня, недостойную».
Молись о нас, Саломия, там, где ты теперь покоишься.
Эта мироносица также была из Фермона. Она была ученицей святого Космы Этолийского, так как вместе с Саломией наслаждалась его учением и пророчествами. Впрочем, для этого им не нужна была грамотность: всё это столетиями очень точно передавалось изустно. Иногда устное предание сохраняет что-то гораздо лучше, чем перо и бумага.
Я познакомился с ней в Миртийском монастыре в ноябре 1971 года, накануне праздника Введения. Глядя в открытые монастырские ворота, я увидел женщину, которая пряталась за стволом масличного дерева. Она то выглядывала, то снова пряталась. Спустя какое-то время я пошёл посмотреть, кто она такая и что делает за деревом. Подойдя, я увидел женщину средних лет с корзиной цветов.
– Что ты здесь делаешь? Почему не заходишь в монастырь?
– Отче, вчера вечером наш сельский священник сказал мне, чтобы я даже не пыталась помочь вам украсить храм к празднику, потому что монахи здесь такие дикие, что сразу забросают меня камнями. Вот я и жду здесь с рассвета и боюсь зайти.
– Проходи, госпожа моя, и украшай наш храм своими цветами, как сама хочешь.
Она осталась до вечера, а уходя, постоянно кланялась мне, прося прощения за свой дурной помысел. С тех пор она стала постоянной и уважаемой мироносицей монастыря.
Она всю свою жизнь собирала цветы и украшала ими иконы празднуемых святых. Это занятие не всегда бывало лёгким, так как цветы приходилось собирать на горных склонах. Она украшала иконы так красиво, что я, испытывая её, говорил:
– Кто научил тебя этому искусству?
– Любовь к святым.
В скором времени она заболела раком. Я пришёл к ней домой, чтобы проведать. Долгое время мы говорили с ней о том, что ожидает её после смерти. Я спросил:
– Ольга, ты готова к тому, что Христос призовёт тебя на небо?
– Вполне готова, отче. Если бы ты знал, как я этого жду и как скучаю по Нему!
– А о своих детях ты не думаешь?
– Они уже взрослые и сами могут выбирать между добром и злом.
Через несколько дней она сказала детям и мужу, сидевшим допоздна в её комнате: «Я чувствую себя лучше, пойдите отдохните».
Когда все уснули и в доме стало тихо, она встала, умылась, надела свою лучшую одежду, легла на кровать лицом к востоку и почила, скрестив руки. Перед этим она оставила записку: «Я готова отправиться на небо. Не переодевайте меня: то, что я надела, – мои погребальные одежды». Такой была кончина Ольги, занимавшейся плетением цветочных венков для святых.
Когда я вспоминаю её, на ум приходят слова одного древнего церковного писателя: «Никакая работа, сделанная для храма, не пропадёт».
Отче, я очень хочу стать монахом, помогите мне. Я приложу все усилия, чтобы достичь желаемого, пусть мне даже и семьдесят лет. О том, что существует монашеский образ жизни, я узнал во время празднования тысячелетия Святой Горы. Тогда все радиостанции, хоть их было и не очень много, говорили об Афоне, о том, как на этой Святой Горе уже тысячу лет живут монахи. Мне захотелось поехать в это замечательное место, а монахов я полюбил больше, чем собственных детей. Я видел, что монастыри в наших краях безлюдны, их здания полуразрушены, и это ранило мне душу. Я спрашивал у наших священников: «Что с ними случилось?» И слышал в ответ: «Когда-то они действовали, а сейчас это уже невозможно, а с другой стороны, и не нужно. Открой Устав Элладской Церкви и посмотри все параграфы, в которых говорится о монастырях: там написано, сколько из них действуют, а сколько упразднено». – «А почему ты, батюшка, не говоришь мне, кто именно их упразднил?» – «Как кто? Наш Синод вместе с государством». – «И им не стыдно об этом писать?!» – «Понимаешь, монастыри были нужны в годы турецкого владычества, чтобы христианам было кому завещать своё имущество. Турки не трогали того, что посвящалось Богу».
Но дядя Георгий этому не верил и постоянно молил Бога послать монахов в монастыри его области.
– Когда я услышал, что в Миртийский монастырь вернулись монахи, то моё сердце чуть не разорвалось от радости.
– Дедушка, что привело тебя к нам?
– Я пришёл увидеть вас, насладиться вашим присутствием, вашей литургией. Я пришёл, чтобы испытать себя: смогу ли я, старик, жить той же блаженной жизнью, какой живёте вы. Не смотрите, что я стар: я легко выдерживаю бдения. Много лет я пою и читаю в церкви, могу работать и мотыгой. Этого, я думаю, достаточно, чтобы стать монахом, чтобы стать таким, как вы.
Его слабое здоровье и тяжёлая жизнь нищей и полуразрушенной Миртийской обители не позволили исполниться его заветному желанию: посвятить жизнь Христу. Но его любовь к монастырям подвигла его, несмотря на старость, к возобновлению и сохранению упразднённого монастыря Успения Богородицы в районе Амфилохии, в котором иногда удавалось даже совершать богослужения. Но и здесь ненавистник всякого добра нашёл способ искусить его: за время его недолгого отсутствия албанцы разграбили монастырь и много чего сломали.
Дядя Георгий был среднего роста, но его пышные усы и громовой голос производили впечатление крепкого мужчины. Когда ему было около тридцати лет, у него умерла жена. Он решил не жениться повторно и посвятил себя воспитанию троих детей. По профессии он был налоговый служащий и почти целый день проводил в разъездах по службе, а ночью готовил на кухне, стирал, убирал дом, чтобы не приходилось нанимать экономку, от которой мог быть соблазн.
