успела снять верхнюю одежду, как в дверь раздался звонок. Посмотрев в дверной глазок, увидела незнакомую девушку и открыла дверь. В квартиру тут же вошли двое парней, захлопнув дверь. Включив громко музыкальный центр, они связали ей руки и ноги поясом от её же халата, повалили на софу и, поочередно совершив с ней насилие, ушли. После их ухода она смогла пропрыгать на кухню к телефону и позвонить подружке, проживающей в соседнем подъезде. Она замыла следы на софе, так как сначала хотела скрыть происшедшее, но потом все же позвонила маме на работу…
Девушка подробно описывала внешность парней, указывая у одного из них особую примету, родинку на носу. На обшивке софы темнело еще влажное пятно. Присутствие парней подтверждало наличие пепла в пепельнице на журнальном столике. «Они курили, а окурки унесли с собой» – пояснила потерпевшая. В комнате валялись и обрезки пояса. Проживающая в соседнем подъезде подружка подтвердила, что по звонку потерпевшей прибежала к ней, и увидела её связанной и очень расстроенной. Она сказала, что её изнасиловали двое парней.
В том, что девушка сильно переживала происшедшее, сомнений не было. И все же возникло и неприятно беспокоило смутное сомнение в её искренности при наличии вроде бы очевидных доказательств. Не слишком ли их много? Еще Конан Дойль заметил: «Ничего так не обманчиво, как слишком очевидные факты» – «Собака Баскервилей»
И почему описываемые действия насильников так нелогичны? Очевидно, они знали, что девушка в квартире одна. Но зачем им потребовалось курить? Не для этого же они приходили в квартиру. И почему, предусмотрительно захватив с собой окурки, они не скрывали своих лиц даже при наличии особой приметы? Зачем потрясенной насилием девушке потребовалось замывать следы преступления? Руки связали, чтобы не царапалась. Со связанными руками позвонить по телефону можно: сначала снять трубку, потом набрать номер. Но зачем связывать ноги? Ведь судя по хрупкому телосложению, оказать реальное сопротивление двум насильникам она просто не могла. И очевидно, что связанные ноги существенно затрудняют насильникам достижение их цели.
«Скажи, пожалуйста, в каком положении ты находилась при насилии?» – спросил я потерпевшую. И увидел на долю секунды замешательство на лице. «На животе» – ответила она, смущенно опустив глаза. Я взглянул на её лодыжки – никаких потертостей на их коже не было. Странно, ведь она прыгала со связанными ногами больше десяти метров. Отозвав в сторону, опытный оперативник предложил мне обратить внимание на руки девушки. На запястье левой руки было множество параллельных царапин (впоследствии эксперт насчитает их несколько десятков). На мой вопрос девушка пояснила, её встретили в подъезде за два дня до насилия эти же два парня: один держал её за руки, а другой демонстрировал, как будет резать её лезвием бритвы. Не показывая стремительно усиливающегося недоверия, я спросил: «Для чего они это делали, что требовали, специально выслеживая тебя?» Девушка пожала плечами: «Ничего не требовали, но они сказали, что это мне за мать».
Мать девушки пояснила, что два дня назад она заметила, что вышедшая из ванной дочь прячет руки в рукава халата и обнаружила свежие царапины, происхождение которых дочь объяснила ей так же, как и следователю. Итак, появился крайне странный мотив: изнасилованию предшествовала угроза насильников порезать бритвой с целью мести за… мать!?
На вопросы следователя мать потерпевшей рассказала, что после развода воспитывала двух дочерей. Старшая уже вышла замуж и жила отдельно. Младшая, пятнадцатилетняя дочь очень ласковая, отношения с ней прекрасные, дружеские, откровенные. Правда, последнее время возникло непонимание, появилась скрытность. И, честно говоря, она не поверила объяснениям дочери о происхождении царапин. Она даже тут же прошла в ванную и проверила лезвия – подумала, что дочь в ванной себе сама руку поцарапала, но лезвия были сухими. И кожа у дочки очень нежная. И тут же утверждала, что её девочка никогда не врет, но что с ней происходит в последнее время, ей непонятно. Наверное, возраст такой.
Результаты проведенных экспертиз были ожидаемы: на вырезанной с мягкой мебели ткани никаких следов биологических выделений не оказалось. Не было обнаружено и каких-либо характерных для изнасилования следов на теле потерпевшей, а время утраты девственности экспертом не определялось. В отношении царапин на руке вывод был категоричный: они не могли быть причинены лезвием бритвы или другим режущим предметом. Причинение их возможно колющим предметом, возможно острием иглы, что маловероятно при указанных потерпевшей обстоятельствах. Трехдневный просмотр потерпевшей карточек формы №1 подходящих по возрасту лиц ничего не дал, причем девушке эта процедура быстро надоела, и явно было видно, что она просматривает их формально, в силу необходимости. А вот оперативная проверка «связей» мамы, которые давали бы основания для мести, дала неожиданные результаты.
Ещё вполне привлекательная женщина без внимания мужчин не была. Одному из них она ответила взаимностью. Увы, он был женат, тоже имел дочку – подростка, и не только не думал расставаться с семьей, но и явно стал тяготиться связью: мог не прийти на встречу, а придя на свидание первоначальной страсти не проявлял и спешил уйти. Прощая его в очередной раз, по ночам она плакала в подушку.
Переживания матери, конечно же не были тайной для дочери. Перестал для неё быть тайной и виновник маминых страданий, которому мама уделяла столько внимания, отнимая его у дочери. Взрослый разговор не состоялся. После попытки вразумить, что «он тебя не любит» и вопроса: «зачем он тебе нужен?», разговор матерью был резко прерван. А нерегулярные визиты и мамины переживания остались. Не желая мириться с потерей хотя бы части материнской любви, и искренне желая добра «непонимающей» маме, дочь решила действовать. Маму было необходимо заставить отказаться от этого «козла», а как?
А что, если использовать прикрытием его дочь? Ведь эти отношения могли быть известны и почти взрослой дочери маминого любовника, и вряд ли были ею восприняты с восторгом. А эта девочка общается с такими крутыми ребятами… Вполне может и попросить их отомстить пассии отца на ней, её дочери… Рассказ о нападении с бритвенным лезвием в подъезде с явным намеком – «за мать!», ожидаемого результата не дал, а только вызвал недоверие. Тогда и настал черед «изнасилования». А чтобы на сей раз поверили, и не только мама, и были созданы все мыслимые доказательства: подтвержденное подругой связывание, замытые «следы» на софе и даже пепел в пепельнице (мама, кстати, настаивала, чтобы его взяли на экспертизу). И логично, что насильниками были нападавшие раньше, а их «наводчицей» – девушка.
Я вновь пригласил мать девушки: «Скажите, а не могли ли ваши отношения с Иваном Петровым повлиять на ваши отношения с дочерью и быть причиной её заявления об изнасиловании?» Растерявшаяся сначала женщина перешла к жесткой обороне: «Мои личные отношения с кем бы то ни было, не касаются дочери, а тем более, вас». Пожав плечами, я вручил женщине постановление: «Дело прекращено за отсутствием события изнасилования. Вы не поверили дочери, что ей кто-то поцарапал руку. Судебный эксперт утверждает, что при указанных вашей дочерью обстоятельствах, нанести их невозможно. И эти же „кто-то“, дважды совершив грубое сексуальное насилие, скажем, не совсем в естественной позе, не оставили каких-либо его следов: царапин, ссадин, кровоподтеков. Какие невидимые следы замывала ваша дочь? Биологическая экспертиза их не обнаружила. Ведь вы же не можете не понимать, что смыть их с ткани водой не получится. Вывод единственный: и изнасилование, и сами мальчики существовали только в воображении вашей дочери. А уголовную ответственность за заведомо ложные показания она нести не будет из-за не достижения шестнадцати лет. И ваше заявление не было заведомо ложным, ведь вы искренне верили своей дочери, что было изнасилование».
«Я буду обжаловать ваше постановление», – услышал я в ответ. «Вы имеете на это право. И вполне возможно, его отменят» – спокойно ответил я. «Мне просто жалко вашу дочь – ведь в этом случае её ложь получит огласку. Я буду вынужден провести в присутствии понятых следственный эксперимент». При последних словах лицо женщины исказилось негодованием: «Какой эксперимент?» «Не тот, что вы подумали – невозмутимо продолжил я. – Я всего лишь
