- Когда их повесили? - спросил я старуху, находящуюся рядом со мной.
- Два дня уж. - Старуха варежкой вытерла слезы. - Не давали подходить близко, не то что снять да похоронить...
- Кто же это сделал? - Ко мне пододвинулись еще две женщины и подросток. - Вы видели, как это было?
Женщины удивились:
- Как же не видеть? Все село согнали. На наших глазах совершалось злодейство.
- Что это за люди? Ваши односельчане?
- Все наши. Коммунисты. Скрывались в лесах, нападения делали. А женщины - мать с дочкой, она учительница Екатерина Васильевна, а дочка, Светочка, ученица... Вместе их и казнили. Муж у нее, отец Светочки, тоже учитель, комиссаром в армии служит... Как они прощались, так все село в голос плакало... Хорошие были люди, душевные...
Это объясняла женщина, что стояла перед девушкой на коленях.
Я спросил ее:
- А кто их казнил, вы запомнили?
- Как же не запомнить зверя такого!.. Покоя от него не было. Всех собак пострелял. Идет улицей, собака залает, он ее тут же решает жизни...
- Сможете узнать его в лицо?
- Я смогу, товарищ командир, - перебивая женщин, ответил подросток. Когда пурга была, я вел его лошадь до самой Росицы и обратно. По-русски знает...
Я повернулся к Чертыханову и к разведчикам. Они стояли плотной стеной и угрюмо смотрели на виселицу.
- Приведите сюда всех пленных!
Сержант Мартынов дал знак разведчикам и скрылся в толпе, которая разрасталась и становилась все крикливее. Чертыханов посоветовал, шепнув на ухо мне:
- Надо бы снять их?..
- Чуть позже...
Пленных привели на площадь, разномастно, совсем не по-воински одетых, побывавших в огне и понявших войну по-настоящему, теперь уже по-русски; у некоторых виднелись повязки на ранах. Их расположили перед виселицей полудугой, человек двести. Они равнодушно взирали на казненных, дуя на руки, пританцовывая на холоде, должно быть, давно привыкли к такому зрелищу, и оно их нисколько не занимало.
Я сказал подростку:
- Ищи.
- Вот он.
Мальчик указал на невысокого и неказистого человека в серо-зеленой шубе с меховым воротником, в серой каракулевой папахе советского полковника; папаха была великовата и наползла ему на уши; из-под нее высовывался хрящеватый нос, острый на конце; глаза небольшие, холодеющие льдом, а губы полуоткрыты в улыбке.
Я сделал знак, чтобы он вышел из строя. Немец оглянулся на соседей, убеждаясь, его ли вызывают. Солдат с повязкой на голове, высокий и угрюмый, вытолкнул его из ряда. Тот робко приблизился ко мне, все так же скверно и липко улыбаясь.
- Он? - спросил я женщин.
- Он самый!
Толпа загудела, зашевелилась, придвигаясь к нам.
- Тут и другие каратели есть. Вешатели! Вот они!..
Несколько женщин подбежало к пленным. Они схватили и выволокли на площадку еще троих. Немец хорошо говорил по-русски и отвечал на вопросы сам. Я показал ему на повешенных.
- За что?
- Партизаны. - Он пытался обосновать свою жестокость. - А партизаны это есть бандиты. По законам немецкой армии все бандиты должны быть, - он коснулся шеи и вскинул руку вверх, - повешены.
Я кивнул на девушку.
- Она тоже бандитка? - Гестаповец молчал. - Бандит она? Говори!
- Она дочь коммуниста, дочь комиссара, - начал он, озираясь по сторонам.
К тем троим истязателям кинулась толпа женщин, сомкнулась над ними, страшная и беспощадная.
- Стойте! - крикнул я и выстрелил из пистолета в воздух. Женщины остановились. - Не марайте рук об эту падаль! Отойдите! Их будут судить по нашим, по советским законам. Расплаты им не избежать.
В штабе батальона, расположенном в кирпичном здании сельпо на нижнем этаже, я постепенно остыл от пережитого, сел на лавку и задремал, облокотившись на подоконник. Очнулся сразу же, как только в помещении очутился командир бригады. Он на ходу стащил с себя шлем, швырнул его на лавку и сел к столу, кивнул мне, улыбнулся.
- Отдохнул, комбат? Отдыхай. Бой только начинается. Известно ли тебе, что в Саратове мы разгромили целый гарнизон - батальоны полка СС "Великая Германия" со всей техникой, с войсковыми тылами, со складами... Понимаешь, что нас ждет впереди. Разведка донесла, что сейчас сюда движутся танки и пехота. Будут массированные атаки. Как можно быстрее организуйте оборону. Особенно западной стороны. Да и с юга пойдут. Я свои машины поставил в укрытия, в засады. Если мы не удержим этот населенный пункт, то всем нашим прежним усилиям грош цена.
- Должны удержать. - Я спросил подполковника Оленина: - Ну, а на мою, на западную сторону, ты выделил танки?
- Твоя сторона - главная, как же ее оставлять без прикрытия? - Он встал и надел шлем. - Что ж, держись, комбат. Мой КП за селом, рядом со скотным двором. А недалеко от меня - пожарная каланча. Там меня и ищи.
- С каланчи-то видней, конечно. - Я усмехнулся, провожая его до двери. - Гляди, как бы не обошли нас с севера. Сыграем мы тогда в котел...
- Там у меня артиллеристы. Не пустят...
6
Началась упорная, тяжелая, кровавая битва за этот стоявший на перекрестке населенный пункт, и длилась она до самой ночи.
Массированный удар танков противника мы приняли в полдень. С чердака избы, стоявшей на возвышении с краю села, я, как на ладони, увидел вражеские машины. Черные коробки вереницей двигались по западной дороге, где укрылись в засаде наши танки и пехотинцы, ползли они веером и по целине тащили следом за собой пышные шлейфы снежной пурги. В клубах белой пыли, как в тумане, смутно различались ломаные цепи солдат. Танки приближались двумя волнами, охватывая село с запада и с юго-запада.
- Эх, сколько! - Чертыханов, глядя в бинокль, зацокал языком. - Не жалеют техники. Вот работка предстоит, товарищ капитан. За одну смену не управимся. Придется задержаться на сверхурочное время.
- Придется, Прокофий, - сказал я, ощущая, как что-то тоскливое, сосущее зашевелилось под ложечкой, холодя и опустошая. Я забыл о себе, о Нине, о жизни и смерти. Мысль сосредоточилась на одном, грозном и важном: танки противника.
- Со счета сбился. - Чертыханов отнял от глаз бинокль. - Насчитал больше пятидесяти и сбился. При случае, товарищ капитан, заранее дайте мне разрешение действовать, как сочту нужным. Не сердитесь на меня.
Я не ответил: знал, что он даже под угрозой смерти, если понадобится, уйдет охотиться на танки.
- Нам надо спуститься вниз, скоро обстрел начнется, дом этот у них наверняка на примете, - сказал Чертыханов.
- Успеем, - ответил я, не отрывая взгляда от дороги. В каком месте устроили засаду наши танкисты, я не знал, и с возрастающим нетерпением и любопытством ожидал, когда же они обнаружат себя и ввяжутся в битву.
Танки, поднимая бурю, приближались и по целине и по дороге с одинаковой скоростью, без единого выстрела. И Чертыханов отметил с презрением.
