- Фу, черт, хулиган, напугал! - вскрикнул он рассерженно. Оленин засмеялся.
- Прошу сойти вниз.
Позади пожарного сарая уже выстроились командиры и красноармейцы танкисты и пехотинцы. Из нашего батальона были командиры рот, разведчики, старший лейтенант Скнига, лейтенант Тропинин. Я встал на правый фланг рядом с комиссаром Браслетовым.
Генерал-лейтенант Ардынов взмахнул рукой, и адъютант командующего, ожидая этого сигнала, поспешно вынул из саней знамя; сняв чехол, он развернул его - огненно плеснулось в глаза красное полотнище с портретом Ленина в центре. Адъютант поднес знамя к генералу. Ардынов еще раз протер очки платком, затем взял у адъютанта папку с бумагами.
- Смирно! - скомандовал Оленин.
- Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам, - громко прочитал Ардынов. - Приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР. Город Москва.
О переименовании Восьмой танковой бригады в Третью гвардейскую танковую бригаду.
Восьмая танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями, несмотря на численное превосходство противника, нанесла ему значительные потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи - остановила продвижение корпуса противника на соединение с танковыми войсками Гудериана.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия понесли огромные потери от славных бойцов и командиров Восьмой танковой бригады. Боевые действия Восьмой танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками...
- Командира бригады прошу подойти и принять гвардейское знамя бригады, - с торжественностью произнес генерал Ардынов. Он взял знамя в руки. Подполковник Оленин приблизился, опустился на одно колено и прижал к губам край красного полотнища. Затем принял знамя и, вернувшись, остановился перед строем танкистов. Они подходили и склонялись перед знаменем на колено...
Потом дивизионный комиссар Дубровин взглянул на адъютанта командующего, и тот достал из саней второе знамя. Дубровин раскрыл папку и прочитал приказ Народного Комиссара Обороны по нашему батальону. У меня вдруг больно застучало сердце, и я туго прижал к груди руку. Я так волновался, что не разобрал толком того, что было сказано в приказе. Врезались навсегда лишь отдельные слова, фразы: "Отдельный стрелковый батальон преобразовать в отдельный стрелковый полк...", "...Отважные умелые боевые действия...", "Переименовать отдельный стрелковый полк в 1-й гвардейский отдельный стрелковый полк..."
Я опустился на колено перед знаменем, и моего лица коснулся мягкий и прохладный бархат.
Я принял знамя и встал перед бойцами. Они четко подходили, вставали на колено и целовали край полотнища: комиссар Браслетов, лейтенант Тропинин, старший лейтенант Скнига, Астапов, Рогов, Прозоровский, Чертыханов, Мартынов, Петя Куделин...
А мины в селе все рвались, то близко, то далеко, и прогорклый, удушливый запах пороха густо стлался по земле. Когда церемония вручения знамен закончилась, генерал Ардынов подозвал Оленина и меня к себе.
- Какая нужна помощь?
- Снарядов побольше, - сказал Оленин. - Пушки в основном молчат. А им положено стрелять. Хорошо бы несколько залпов катюш. И если появятся бомбардировщики - а они обязательно появятся, товарищ генерал, - то пришлите несколько истребителей.
- А у тебя, капитан, прости, гвардии капитан, просьба имеется?
- Имеется, товарищ генерал, та же самая, что и у гвардии подполковника Оленина.
- Постараемся просьбу вашу исполнить, - пообещал Ардынов. - А вам, гвардейцы, держаться до последнего!
Ардынов, попрощавшись, прихрамывая, направился к саням, а Дубровин отвел меня в сторону.
- Как поживаешь, мальчик? - Это невоенное, "прежнее" слово как-то само собой отдалило нас на миг от этого грохочущего взрывами села, от надвигающихся на него вражеских танков, вражеских цепей пехоты в то общежитие на берегу Волги, в те годы, когда мы были действительно мальчиками, да и Сергей Петрович намного моложе, чем сейчас.
- Хорошо, Сергей Петрович, - ответил я. - Если вообще на войне можно жить хорошо.
- Тяжеловато?
- Приходится.
- Мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам. Очень важно удержать это село в наших руках. Ну, прощай... гвардеец. - Мы опять, как и недавно в Серпухове, обнялись. Дубровин отошел от меня, остановился и, обернувшись, улыбнулся.
- Знаешь, о чем я хотел попросить тебя? Чтобы ты был осторожен и берег себя. Да раздумал: какой смысл в этой просьбе, если во что бы то ни стало надо выстоять!..
- Правильно сделали, что не попросили. Все равно не послушался бы. Дубровин сел в сани рядом с Ардыновым. - Позвоните, пожалуйста, Нине при возможности. Скажите, что видели меня.
- Скажу, Дима.
Ездовой ударил коня вожжами. Я провожал взглядом сани, пока не зарябило в глазах от внезапно навернувшихся слез.
7
Поставив древко на утоптанный снег, обняв знамя, Браслетов стоял неподалеку от пожарной каланчи в окружении разведчиков и поджидал меня, радостно возбужденный и немного растерянный от значительности момента. Он, казалось, не слышал разгулявшегося в селе вражеского огня и все более частых взрывов... Я сказал, подойдя к нему:
- Надо пронести знамя по переднему краю обороны полка. - Слово "полка" прозвучало непривычно, оно было еще какое-то не обжитое, не свое. - Пусть бойцы увидят знамя, пусть тронут рукой...
- Обязательно. - Комиссар приподнял знамя. По бокам его тотчас встали Мартынов и Куделин с автоматами наготове, как на торжественном марше. Трое шли впереди, мы - Тропинин, Чертыханов и я - позади.
Мы пересекли дымную улицу и вышли на окраину села. На огородах наскоро сооружены были стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, заваленные сверху досками, бревнами, закиданные кирпичом; сметливые использовали погреба, в банях и во дворах прорубили самодельные амбразуры, между домами танкисты замаскировали свои машины. И танкисты и стрелки-пехотинцы - все готовились к сражению.
На фоне блеклого зимнего неба и снега знамя проплывало чуть колеблемое, переливающееся и живое, как огонь. Оно задерживалось возле стрелкового отделения или у пулеметной точки, и комиссар, обращаясь к бойцам, кричал, краснея от напряжения:
- Поздравляю вас с высоким воинским званием гвардейцев! Главная заповедь гвардейца - стоять насмерть! Бить ненавистного врага! Не посрамим ленинского красного знамени, товарищи!..
Красноармейцы в полном вооружении, иные в повязках от легких ранений, приближались к бархатному полотнищу, преклоняли колено, касались края знамени губами и возвращались на свое место. А знамя плыло дальше...
