Еще до рассвета Кравченко, Орлов и четыре летчика были у самолета. При луне техники опробовали моторы.
Служба наблюдения сообщила, что разведчик на большой высоте перелетел границу и продвигается в направлении аэродрома. Орлов набрал высоту и начал патрулирование. Заметил японца высоко над аэродромом и резко взял ручку на себя. Японец пустился удирать. Пули чертили в небе огненные трассы. Кравченко с четверкой истребителей ринулся наперехват.
Всходило солнце. Орлов и разведчик исчезли. Пять самолетов, набирая высоту и скорость, мчались на восток. У самого горизонта мелькали две сверкающих точки. Шел бой. И вдруг — совсем близко появилась армада вражеских самолетов. Шли бомбардировщики под плотной охраной истребителей. Задуманная операция рушилась.
Кравченко никогда не смущало численное превосходство противника. Он исповедовал суворовский принцип: «Бить не числом, а уменьем!» По его сигналу пятерка ринулась с высоты на врага. Заварился неравный бой. С аэродромов поднимались наши эскадрильи и спешили на помощь. Но противник, используя превосходство в численности и высоте, пытался лишить наши самолеты маневра. И ему это удавалось. Уже горели на земле три советских и пять вражеских машин…
В ходе боя Кравченко вдруг увидел самолет, отделившийся от всех. Он кружил высоко над расположением полка. Командир понял, что это новый разведчик, высматривающий расположение аэродромов, и повел свой истребитель к нему. Японец бросился наутек. Стараясь избежать преследования, он свалился в глубокий штопор и перешел на бреющий полет, почти слившись со степью. Кравченко вначале потерял его из виду, но потом заметил беглеца. Прижимаясь к земле, тот мчался к своей границе. Майор погнался за самураем, приблизившись, открыл огонь. Самолет был сбит с первой атаки. Кравченко бросил взгляд на бензочасы. Бензина не было. Приземлился. Тишина. Кругом степь. Он долго смотрел с надеждой на небо — не появятся ли свои. Солнце уже начинало палить, а в небе было пусто. Он нарвал травы, прикрыл связанными пучками винт, замаскировал самолет. Попытался снять компас, но без ключа отвернуть болты не смог. Ни фляги с водой, ни бортового пайка. Кругом тихо и пусто.
Ориентируясь по солнцу, Кравченко пошел на запад. Первый день перенес без заметной потери сил. Ночью прилег. Было холодно, сон не шел. Утром с надеждой снова смотрел в небо. Но напрасно…
Весь второй день снова шел. Налетела вдруг туча, пошел дождь. Григорий Пантелеевич снял с себя реглан и расстелил. На коже собралось немного воды — попил. И снова пешком по степи. Солнце палит, жара и жажда. Настала вторая ночь. Прилег отдохнуть, но заснуть не смог: заедали москиты. Перед зарей продрог. Кутаясь в реглан, старался заснуть и просыпался от озноба.
Утром ноги отказались идти. Огромным усилием воли заставил себя подняться и шагать, с большим трудом переставляя ноги.
Мгновениями терял сознание. Уже солнце клонилось к закату, когда Григорий увидел мчавшийся вдали грузовик. Разглядел — машина советская. Выстрелил из пистолета. Грузовик остановился. Водитель открыл дверцу, выскочил из кабины с винтовкой.
— Стой! Кто такой?
Перед ним стоял обросший, с искусанным москитами лицом человек. Он еле держался на ногах. Губы обметало, язык распух, не мог говорить, а только шептал:
— Свой я, братишка, свой! Я летчик Кравченко. Дай попить!..
Шофер протянул фляжку с водой. На счастье, подошла и легковая машина. Из нее вышел капитан. Кравченко посадили в кабину и через полтора часа привезли к штабу в Хамар-Дабе. Один из командиров увидел Григория, узнал:
— Да это же Кравченко! А мы тебя, дорогой, ищем все три дня. Давайте его немедленно в госпиталь.
— Нет, мне необходимо в штаб, — еле прошептал распухшим языком майор.
Вскоре Григория Пантелеевича привезли в Тамцак-Булак, в штаб ВВС армейской группы.
Искали Григория и на машинах, и на самолетах. Но степь монгольская широка и велика. Так и не нашли. Но телеграмму о гибели пока не послали в Москву. Надеялись, что найдут или сам выйдет. Такие случаи здесь уже бывали. Полковой комиссар Чернышев всех убеждал, что такие люди, как Григорий Кравченко, в лапы самураям не попадут и от других бед не погибнут.
Шатаясь, Григорий стоял у входа в юрту Смушкевича. Кто-то позвал его, но он не отозвался: упал без сознания. Прибежал врач, долго колдовал над ним, привел в чувство. Летчики принесли ужин, накормили и напоили. А из полка уже звонили в штаб. С волнением спрашивали о здоровье командира. И Смушкевич согласился с Кравченко — ни в какой госпиталь его не отправят. Летчики все равно выкрадут. Ночью Кравченко отвезли на аэродром. Друзья радостно встретили своего командира.
После этого командир еще строже требовал, чтобы перед вылетом летчикам напоминали, как вести себя в случае вынужденной посадки или при прыжке с парашютом, куда выруливать, если подобьют. Стали класть в кабины самолетов бортпаек. А главное в наставлении было — оберегать в бою товарищей, если кто-то не дотянул до аэродрома, засечь координаты, где он сел, быстро доложить командованию или оказать помощь.
* * *
Активность в воздушной войне с японской стороны не была случайной. В это время японское руководство сосредоточило мощные силы у границы, готовясь к новому вторжению в Монголию в крупных масштабах.
Вечером 2 июля, скрытно сгруппировав вблизи от границы 38-тысячную армию, подтянув на свои аэродромы 250 самолетов, японцы перешли в наступление.
Под прикрытием темноты они навели понтонный мост через реку Халхин-Гол, переправили на западный берег более ста танков и устремились к горе Баин-Цаган. Наступательная операция, по расчетам японцев, должна была закончиться полным разгромом советских и монгольских частей. Они настолько были уверены в этом, что пригласили в район боевых действий ряд иностранных корреспондентов и военных атташе для наблюдения за предстоящими действиями своих войск.
Перед рассветом 3 июля старший советник монгольской армии И. М. Афонин выехал к горе Баин-Цаган, чтобы проверить оборону 6-й монгольской кавалерийской дивизии, и совершенно неожиданно обнаружил там японские войска.
Оценив опасность ситуации, Афонин немедленно прибыл к командующему советскими войсками в Монголии Г. К. Жукову и доложил обстановку. Было решено сорвать наступление врага до подхода наших наземных войск мощными бомбовыми ударами, штурмовкой и губительным огнем истребителей. Другого выхода не было. Посыльные и вестовые срочно мчались в подразделения летчиков, звонили телефоны.
— Товарищ Головин! — обратился Кравченко к начштаба. — Отдайте приказ командирам и комиссарам эскадрилий прибыть через час на КП. К этому времени я составлю план действий.
