Он медленно направился к Карранти, а тот отступил и прижался к радиоле. Струйки пота текли по его щекам, он был бледен, но старался не выдать своего страха.
- Но я... я американец! - воскликнул он.
- Я этого не знаю, - сухо ответил Мехти.
Не отрывая глаз от медленно надвигавшегося на него Мехти, Карранти лихорадочно шарил рукой по тумбочке, но не находил пистолета.
- Послушай, Михайло, я... я... я накопил миллион... целый миллион!.. Это глупо... глупо...
Мехти подошел к нему совсем близко, и в глазах его, столько видевших за последнее время и трагического, и высокого, и мерзкого, Чарльз Беннет прочел свой смертный приговор.
Он стоял, озираясь, словно затравленный зверь, и вдруг с диким, нечеловеческим криком рванулся с места и прыгнул на Мехти. Только этого и ждал Мехти, стремившийся избежать лишнего шума. Один за другим глухо прозвучали два выстрела. Мехти расстрелял врага в упор.
Беннет упал на Мехти, стал медленно сползать вниз, повалился, скорчившись, у его ног. Пули попали ему в грудь и живот.
Мехти перевернул его ногой, взглянул на его лицо. Беннет лежал в луже крови, но был еще жив. Это были последние секунды жизни - от двух таких выстрелов умирают даже люди "с железными тросами вместо нервов". В комнате слышались звуки "бугги-вугги"; из радиолы неслись визг, свист, треск; гнусаво хохотал саксофон.
Мехти повернулся и ушел.
А джаз продолжал неистовствовать, и под его музыку умирал Чарльз Беннет. Сознание его на миг прояснилось. "Да, - думал он. - Я ничего не мог с ним сделать! Он должен был прийти... Все равно, рано или поздно, он должен был прийти! Вот он и пришел... и все произошло так просто и глупо".
Беннет чувствовал, что Михайло сильнее его, а в чем его сила - так и не мог понять
Он начал кричать, звать на помощь, но голоси его не было слышно из-за джазовой трескотни. Пытался подняться - не вышло. "Скорей бы кончилась эта музыка, - беззвучно шептал он. - Может быть, еще придет Анна? Может быть, меня спасут? Скорее бы кончилась эта музыка!"
Но музыка не кончалась, пластинки автоматически заменялись одна другой, в проигрывателе радиолы еще оставалось десять несыгранных пластинок. Никогда не думал Беннет, что будет умирать под такую музыку. И когда он понял, что сейчас конец, в сознании его, словно на экране, прошла вся его жизнь: Ницца, линчевание негра, нож в спину Михайло, повешенная Марта Кобыль, истерзанная Анжелика, пристреленный Мазелли, доллары, молодой американец, развивающий на своем автомобиле головокружительную скорость, голос Стоуна, голос шестидесяти семей Уолл-стрита!.. Кадры мелькали в сопровождении бешено визжащего, стонущего, ржущего джаза, и Чарльзу Беннету вдруг стало обидно, что он умирает, а эта музыка остается.
...Мундир Мехти был весь в крови. Но Мехти не обращал на это внимания. Он спустился по лестнице, задержался возле связанной Анны. Ее мучило удушье; она вся позеленела.
Мехти вынул из ее рта кляп.
- Что там происходит? - спросила насмерть перепуганная горничная.
- Разве вы не слышите? - устало улыбнулся Мехти. - Играет музыка... - И он снова заткнул ей рот кляпом.
Анна с ужасом смотрела, как он уходил.
А Мехти, захлопнув двери этого дома, - двери, казалось ведущие в иной, гнусный, чуждый ему мир, - вспомнил почему-то об Анжелике, о Ферреро, о многих честных итальянцах, которые живут там, в горах, которые в лютые морозы спали рядом с ним на снегу, делили последние крохи кукурузного хлеба и умирали в боях за свободу, за хорошую, честную жизнь... Он любил их и считал своими братьями...
Держа пистолет наготове, но не вытаскивая его из кармана, Мехти пересек улицу и нырнул в темный двор. Уходить через проходные дворы было его излюбленным приемом.
...Вскоре ребята, засевшие на колокольне Сан-Джусто, увидели, как невдалеке вспыхнула ракета. В окрестностях Триеста загремели пушки, минометы. А через минуту им стали вторить тревожные сирены грузовиков, несущихся по триестинским улицам к городским окраинам. В грузовиках сидели эсесовцы.
Когда Мехти услышал гудки и шум машин, мчавшихся по улице, он укрылся в подворотне.
Нацисты, ворвавшись в тыл к партизанам, могли отвлечь на себя значительные их силы, и Мехти решил хоть чем-нибудь помочь боевым друзьям. Быстро рассчитав время, за которое к нему должны были приблизиться грузовики, он вынул из сумки взрывчатку и раздавил пятиминутный капсюль детонатора. Через четыре минуты из-за угла показались машины. Это был большой риск со стороны Мехти; он мог неправильно рассчитать время, или взрыв, как это бывало иногда, мог произойти раньше, чем следовало. Нужно было обладать поистине железной выдержкой, чтобы ждать приближения машин, когда до взрыва оставалось всего одна минута. Вот и первая машина; сейчас она промелькнет мимо ворот. Уловив мгновение, Мехти швырнул взрывчатку в кузов машины и скрылся в темноте...
Взрывчатка упала прямо на головы нацистов, они испуганно шарахнулись к бортам, и тут же сильный взрыв разнес кузов в щепки. Взрывной волной перевернуло следующую машину, а она преградила дорогу всем остальным. Нацисты высыпали из машин и побежали в ворота, на которые им указывали раненые эсесовцы, видевшие, откуда была брошена взрывчатка.
Мехти стремглав бежал вниз по улице. Повернув налево, он увидел бегущих ему навстречу двух фельджандармов. Назад пути не было. Мехти побежал к жандармам. Ни он, ни жандармы не стреляли. Когда расстояние между ними сократилось до двенадцати шагов, Мехти с разбегу повалился на тротуар, и автоматные очереди, пущенные по нему жандармами, прошли высоко над ним. Мехти выстрелил два раз подряд; один из жандармов упал лицом вперед, а другой присел около стенки и умер сидя. Вскочив на ноги, Мехти снова бросился бежать, на ходу выхватив автомат у откинувшегося к стене жандарма.
Не успел Мехти добежать до конца улицы, как сзади него загремели выстрелы. Мехти побежал быстрее, вырвался вскоре за город и, преследуемый гитлеровцами, стал уходить в сторону села Великий Дол.
- Это был Михайло! - восхищенно сказал косоглазый Марио своему товарищу, одетому в такие же живописные лохмотья, как и он сам, и почему-то прозванному ребятами "тененте" - лейтенант.
...А на восточных окраинах Триеста завязался жестокий бой.
Первые же пушечные выстрелы расстроили ряды, дивизии Гульбаха. Нацисты, опешившие от неожиданности, не могли сначала определить, откуда по ним бьют из пушек. А потом решили: не из Триеста же их атакуют!.. И принялись занимать позиции, чтобы дать отпор партизанам, наступающим, по их предположениям, с гор. Но не успели нацисты развернуть орудия, как на них снова обрушился огонь пушек и минометов. Один из снарядов угодил в грузовик с боеприпасами, и это стоило жизни многим гитлеровцам... Гульбаху стало ясно, что их позиции хорошо просматривались партизанами, и он распорядился на время отступить к Триесту. Карранти, правда, говорил ему, что партизан в горах не так много, но лезть на рожон не стоило: если уж они осмелились выступать против дивизии Гульбаха - значит, рассчитывают на что-то!
