вопрос почти валит меня с ног: почему я не хочу оставлять ребенка с отцом? Возмущенная, объясняю, что взять с собой трехмесячного ребенка – это нормально. Кроме того, я думаю, что моя мать имеет право увидеть внучку! Наконец она ставит печать. У меня в паспорте тоже появляется штамп. Измученная, с облегчением забираю паспорта и выбегаю из офиса.
Теперь нужно заказать билеты. На этот раз у меня есть документ, подтверждающий, откуда у меня деньги. Я показываю паспорта, и мы бронируем билеты на самолет. Вылет через два дня. Сотрудник быстро возвращается к нам с билетами и читает вслух: «Хофманн Напираи» и «Хофманн Коринна». Лкетинга снова возмущен. Он спрашивает, зачем мы вообще поженились, если я не его жена! Его ребенок, вероятно, тоже ему не принадлежит. Я уже не знаю что сказать. Я плачу от стыда, кладу билеты в карман, мы выходим из офиса и возвращаемся в номер.
Постепенно Лкетинга успокаивается. Он сидит на кровати, встревоженный и грустный. Я его где-то понимаю. Для него фамилия – величайший подарок, который он может сделать жене и детям, а я не хочу его принять. Для него это означает, что я не хочу принадлежать ему. Я беру мужа за руку и говорю, что ему действительно не о чем беспокоиться, мы еще вернемся. Я пошлю телеграмму миссионерам, чтобы он знал, когда нас встретить. Лкетинга говорит, что, когда нас нет, он чувствует себя одиноким, но в то же время я должна поправиться. Когда мы вернемся, он хочет встретить нас в аэропорту. Эти слова наполняют меня радостью, потому что я знаю, каких усилий ему будет стоить это путешествие. Наконец он говорит, что теперь хочет уехать домой. Ожидание здесь делает его очень несчастным. Я это понимаю. Мы провожаем его до автовокзала. Мы стоим и ждем отправления. Он снова с тревогой спрашивает: «Коринна, жена моя, ты уверена, что вы с Напираи вернетесь в Кению?» Я смеюсь и отвечаю: «Да, милый, я уверена». Затем его автобус уезжает.
Только два дня назад я смогла позвонить маме и сообщить, что мы собираемся приехать. Она, конечно, удивлена, но очень рада, что наконец-то увидит внучку. Нам с Напираи необходимо привести себя в порядок, но трудно выйти из номера с таким маленьким ребенком. Туалеты и душевые находятся в конце коридора. Отправляясь в уборную, мне волей-неволей приходится брать ее с собой, если только она не спит. А вот с душем это невозможно. Иду на ресепшн и спрашиваю женщину, не присмотрит ли она пятнадцать минут за моим ребенком, пока я приму душ. Она с радостью сделала бы это, но сейчас в половине Найроби нет воды – прорвало трубу. Может быть, к вечеру починят.
Я жду до шести, но ситуация не меняется. Хуже того – везде ужасно воняет. Я не хочу больше ждать, потому что к десяти часам уже должна быть в аэропорту. Я отправляюсь в магазин и покупаю несколько литров питьевой воды. Сначала мою Напираи, потом кое-как ополаскиваюсь сама.
Такси везет нас в аэропорт. Багажа у нас немного, хотя в конце ноября Европа нас встретит холодом. Стюардессы приветствуют нас и постоянно останавливаются около моей маленькой девочки, что-то говоря. После еды я ставлю ей кроватку, принесенную стюардессой, и вскоре дочка засыпает. Меня тоже охватывает усталость, и я просыпаюсь уже во время завтрака. Мне волнительна мысль, что скоро я окажусь на швейцарской земле.
Белые лица
Я цепляю ребенка на спину, и мы без проблем проходим паспортный контроль. Затем сразу вижу маму и Ханса-Петера, ее мужа. Радость переполняет всех. Напираи с интересом смотрит на белые лица.
По дороге в Бернский Оберланд я замечаю беспокойный мамин взгляд.
Дома мы первым делом принимаем ванну – наконец-то горячую ванну! Мама купила маленькую ванночку для Напираи и делает всю работу за меня. Я сижу в горячей воде минут десять, и тут у меня начинает чесаться все тело. Язвы от украшений масаи на ногах и руках дают о себе знать. Они открылись и гноятся. Они плохо заживают во влажном климате. Я вылезаю из ванны и вижу, что все тело покрыто красными пятнами. Мама в ужасе. Напираи кричит – ее тело тоже все в красных гнойничках и ужасно чешется. Поскольку мама панически боится всякой заразы, на следующий день мы записываемся на прием к дерматологу.
Он поражен. Его вердикт – чесотка. В Швейцарии это редкое заболевание. Суть его в том, что под кожу заползают клещи, которые, когда им становится жарко, начинают забираться глубже, вызывая тем самым сильный зуд. Конечно, врач недоумевает, откуда у нас эта болезнь. Я рассказываю об Африке. Глядя на мои язвы, которые уже почти на сантиметр ушли в плоть, дерматолог предлагает мне пройти тест на СПИД. Хоть меня и охватывает ужас, я готова. Он дает мне несколько бутылочек с жидкостью для применения три раза в день от чесотки и говорит, что через три дня я могу узнать результаты анализов. Эти дни стали тяжелейшими в моей жизни.
Первый день я много отдыхаю и рано, вместе с Напираи, ложусь спать. На второй день вечером врач сам звонит мне. С трепетом снимаю трубку. Врач извиняется за поздний звонок, но хочет облегчить мое ожидание и говорит, что тест отрицательный. Я не могу сказать больше, чем спасибо. Однако, когда я произношу это слово, чувствую, что заново родилась. Я ощущаю огромный прилив сил. Теперь я знаю, что способна преодолеть и последствия гепатита. Каждый день я понемногу увеличиваю количество жирной пищи и ем все, что с любовью готовит мне мама.
Время тянется медленно, потому что я все-таки не чувствую себя здесь дома. Мы много времени проводим на улице, навещаем мою золовку Джелли, гуляем с Напираи по первому снегу. Ей очень здесь нравится, но она не любит все время одеваться и раздеваться.
Через две с половиной недели мне становится ясно, что я не хочу оставаться дольше Рождества. Но первый свободный рейс, на который я могу купить билет, – только 5 января уже нового, 1990 года. Так что меня не будет дома почти шесть недель. Мне трудно прощаться, потому что понимаю: скоро мне снова придется рассчитывать только на себя.
Я возвращаюсь с багажом весом почти сорок килограммов. Я накупила и сшила для всех огромное количество одежды, плюс еще везу наши с Напираи рождественские подарки. Их много и они замечательны. Среди них подаренный братом слинг, в котором я теперь могу носить дочку на спине.
Все будет хорошо?
Когда мы приземляемся в Найроби, я нервничаю, потому что
