«Танец» Матисса – это освобождение от всех тревог и забот. Это праздник духа и тела, чего нельзя сказать о Пабло Пикассо. У испанского маэстро все напряжено, давяще и проблемно задумчиво. Впрочем, сегодня мы все в позе «Любительницы абсента» с сосредоточенным взглядом, не то вспоминая нехорошее прошлое, не то страшась еще более плохого будущего…
По признанию Сергея Щукина, он тяжело привыкал к картинам Пикассо: «У меня было от него такое ощущение, точно я набрал в рот куски битого стекла». Но потом коллекционер привык к особой манере выразительности художника и в итоге собрал 51 картину Пикассо, во много раз больше, чем других мастеров.
Мы уже вроде бы давно пригляделись к Пабло Пикассо, но все равно его «Дриада», привезенная из Эрмитажа, заставляет слегка вздрогнуть. Написанная в далеком 1908 году, она предвосхитила чернобыльских мутантов и монстров. И хвала Анри Руссо, знаменитому Таможеннику, за то, что он возвращает нас в период наивно-светлого детства. Его «Люксембургский сад» – обитель покоя и тихих прогулок-знакомств, сулящих какие-то неведомые радости. Наглая телевизионная реклама советовала нам приобрести «немного Олби». Я советую посмотреть немного Анри Руссо. Это более стоящее дело.
Я лишь коротко упомянул некоторые экспонаты на вернисаже, погрязнув при этом в своем субъективном восприятии (с ним можно соглашаться, а можно им пренебречь, – воля каждого). Сейчас же поговорим не о художниках, а о коллекционерах.
Сергей Щукин (1852-1936) – талантливый русский предприниматель, которого в деловом мире прозвали «министром коммерции», а еще «дикобразом» – за упорство и изобретательный, колючий склад ума.
Дерзкий, азартный игрок. Щукин также выдающийся коллекционер с удивительным чутьем изящного, крупнейший меценат искусства. С творчеством импрессионистов он впервые познакомился в 1896 году в Париже. Среди первых приобретений были картины Уистлера, Пюви де Шавенна и Синьяка. Купленная им вскоре «Сирень» стала первым произведением Моне в России. Щукин питал особую склонность к Матиссу. Собранные Щукиным картины художника вошли в историю мирового искусства как «русские» Матиссы.
Коллекция Сергея Щукина составила бесценный музей новейшей европейской живописи. После Октября 1917-го, естественно, он был национализирован, а самому создателю музея и владельцу особняка «благодарные» большевики щедрой рукой отвели находящуюся при кухне «комнату для прислуги». В августе 1918 года Щукин эмигрировал из России. Он умер в Париже в 84-летнем возрасте и похоронен на кладбище Монмартра.
Иван Морозов (1871-1921), директор-распорядитель Тверской мануфактуры, тоже был прославленным коллекционером и меценатом. Он всей душой прикипел к собиранию живописных полотен, и эта страсть украшала и заполняла всю его жизнь. В 1906 году Иван Морозов помог Сергею Дягилеву в устройстве в Париже выставки русского искусства. Сам Морозов из каждой поездки во Францию возвращался в Москву с многочисленными трофеями. Его коллекция в доме-дворце на Пречистенке к 1917 году включала в себя более 100 работ русских художников и около 250 произведений новейшей французской живописи. Иван Морозов собрал целую серию картин Ван Гога. Из русских художников он особенно любил Коровина и Головина. Иван Абрамович был человеком широкой души, любил всласть поесть и выпить, приволокнуться за хорошенькими женщинами, покутить в «Стрельне» и у «Яра», но главное, конечно, – живопись.
Удивительно, что и Сергей Щукин, и Иван Морозов собирали картины определенного направления в живописи, но между ними не было и следа соперничества, зависти, конкуренции, У каждого имелись свои пристрастия, а сходились они в отношении одного лишь художника – Поля Сезанна: он близок был обоим коллекционерам.
После революции судьба Ивана Морозова сложилась так же, как и у Сергея Щукина. В атмосфере ненависти к «буржуям-кровопийцам» он был вынужден эмигрировать. Покинули родину и многочисленные братья Щукина и Морозова, признанные собиратели и тонкие ценители живописи.
Художники как прекрасные безумцы
Сегодня мы отдаем дань благодарности Сергею Щукину и Ивану Морозову не только за их собирательство, но и за провидческий вкус, за умение угадать очередную волну художественного процесса. А это было далеко не просто. Как отмечает Александр Бенуа, «импрессионизм вплоть до 90-х годов был явлением скорее «подпольным», известным лишь тесному кругу. Еще более тесный круг не только знал о существовании каких-то художников, назвавшихся импрессионистами, но и оценивал их искусство, считал его чем-то интересным и прекрасным. Большие массы лишь изредка, урывками узнавали о существовании таких художников, как Мане, Дега, Моне, Ренуар, а если эти имена и произносились или печатались в каких-либо критических статьях, то всегда с оттенком иронии или возмущения. Эти нынешние неоспоримые представители «славы Франции» казались громадному большинству безумцами, если не шарлатанами».
Москва в конце прошлого века являла собой колыбель передвижников, она поклонялась Репину и Сурикову, Поленову и Левитану, Крамскому и Верещагину. Не случайна реакция классика русского реализма Ильи Репина на французские живописные «опыты».
«Я встретил Репина, – рассказывал Щукин, – наверху на лестнице, мы вместе вошли в первую комнату, увешанную полотнами Матисса. Войдя в этот зал, я заметил, что лицо Репина исказилось и приняло выражение мученичества и враждебности, он бросил исподлобья беглый взгляд на одну-две стены и не стал даже рассматривать картины, он вдруг судорожно схватился руками за голову и, ничего не видя перед собой, молча бросился стремглав из зада, побежал вниз и выскочил вон из музея. Никогда более он сюда не являлся».
Но это, как говорится, дело вкуса каждого (Репин импрессионистов не принял, Бенуа был от них в восторге). Гораздо хуже, когда вкус проявляет государство, и не только проявляет, но и определяет, какое направление в искусстве, и в частности в живописи, лучше для народа. В 30-е годы любые «измы», кроме классического реализма и соцреализма, были фактически запрещены, и картины импрессионистов на долгие десятилетия отправлены в запасники, все эти голубые танцовщицы Дега, виноградники Ван Гога, зеленые сосны Сезанна…
Пройдет много времени, и в 1998 году в России с успехом прошествует выставка «Поль Сезанн и русский авангард XX века». Но до триумфа Сезанна был длительный период неприятия, поругания и просто глумления.
Ульянов-Ленин в беседе с Кларой Цеткин заявил: «Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих «измов» высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости».
