— Сикстинская мадонна! — воскликнула я.
— Неужели сходство еще осталось? Ведь я так исхудала…
— Вам и раньше говорили?
— Да, я случайно похожа на ту женщину, с которой Рафаэль писал свою мадонну.
Весь день мы рассказывали друг другу о себе, знакомились. Водили нас на прогулку. Двадцать минут. Крохотный дворик, каменная стена, цементный пол и клочок неба, немного побольше, чем в окне.
— Однажды в этом дворе ухитрилась вырасти ромашка, — рассказывала мне потом Маргарита, — какая-то трещина, расселина, и она выросла. Два дня я любовалась этой ромашкой. А потом начальник увидел ее и велел вырвать с корнем. Это страшный человек!
— Откуда ты знаешь, что это он велел?
— Я глазами искала эту ромашку, и дежурный понял. Он тихонько объяснил, что начальник велел ее убрать.
— Убить! Если бы его за это не осудили, он бы и нас поубивал. Настоящий фашист.
— Неужели мы будем сидеть здесь весь срок?
— Не знаю. Но знаю одно: не дам погубить себя как личность. Ведь я писатель, а впереди много лет жизни, — проговорила я то, что уже не раз говорила себе мысленно. — Знаешь что, Ритонька, давай-ка учиться, чтоб время не пропало зря.
Когда нам меняли в окошечке книги, мы попросили каталог библиотечных книг, выписали много нужных книг и приложили заявление на прилагаемом библиотекой листке-анкете, где просили наши четыре книги чередовать следующим образом: одну из естественных наук, одну из гуманитарных (история, философия или политэкономия), одну из поэзии и четвертую — художественную прозу. Книги брать из выписанных в анкете.
Нам так и стали приносить, и мы старательно занимались, экзаменуя друг друга.
Когда уставали, некоторое время сидели молча, слушая Волгу. Тюрьма стояла на берегу реки. Откуда мы это знали? Крики чаек за окном; низкие, басовитые в тонкие пронзительные звуки музыки с палубы проходящих мимо пароходов. Но никогда мы не слышали крики или голоса людей. И поняли: тюрьма на берегу Волги, но далеко от города.
В ту зиму я получила письмо с известием о смерти отца. Он так и не дождался меня. Я любила отца и очень тосковала и плакала о нем. Той же зимой в Севастополе умер мой брат Ермак.
Я безумно боялась, что, пока я выйду, умрет мама или сестра Поплия. И это сильно меня удручало и угнетало.
Маргарита всячески старалась отвлечь меня от моих дум.
Она рассказала мне свою историю. Родилась и выросла она в Свердловске. Окончила балетное училище, три года работала в Свердловском театре оперы и балета. Но у нее оказалось больное сердце, и врачи категорически запретили ей танцевать.
Тогда она поступила на третий курс геологического техникума, окончила его и, уже не обращая внимания на сердце, участвовала в нескольких геологических экспедициях на Северном Урале.
Зимой она работала в Свердловске, обрабатывала летние наблюдения.
Вот тогда она и познакомилась с Олегом Тенешевым, москвичом, кандидатом геологических наук. Кандидатскую он блестяще защитил в двадцать четыре года, а в двадцать пять лет подготовил докторскую, но по совету академика, курировавшего его диссертацию, отложил ее на несколько лет.
— Не надо дразнить гусей, — серьезно сказал ему академик, — у тебя и так уж слишком много завистников, Олег… Меня это беспокоит… Боюсь завистников.
Да, зависть — вот что сгубило Олега. Еще бы ему не завидовать: хорош собою, умен, талантлив, способен, добр.
Маргарита влюбилась в него с первого взгляда…
— Не верилось мне, что он меня тоже полюбил, — признавалась она. — Сначала он ездил в Свердловск, измышляя себе причины для всяческих командировок. А потом мы объяснились. Решили пожениться. Как я была счастлива!.. Олег встретил меня с двумя друзьями на вокзале, и мы поехали прямо в загс, где нас зарегистрировали. Дома (он жил на улице Герцена) мы поднялись на третий этаж, он нес меня на руках, а его друзья, улыбаясь, несли мои вещи: два чемодана — один с платьями, другой с любимыми книгами.
Дверь нам открыл незнакомый ему мужчина… В доме шел обыск. А его друзья с растерянными лицами сидели за накрытым свадебным столом и с ужасом и сочувствием смотрели на него и меня. Нас арестовали обоих.
Мне не дали статью как жене — ЧСИР (член семьи изменника Родины). Нет, мне дали самостоятельное дело. Они сказали, что брак — это нарочно, камуфляж, что я не жена вовсе, а просто соучастница, понимаешь? Какие-то троцкисты, которых я сроду не видела… Боже мой! Был суд. Олегу дали расстрел. А мне десять лет тюремного заключения. Сижу здесь третий год.
— А Олег?
— Приговор приведен в исполнение, нет больше на свете моего Олежки. А как мы могли быть счастливы… Слышишь, как кричат чайки? Наверно, к ненастью.
Над невидимой Волгой летали и кричали чайки, а на небе сгущались грозовые тучи, а потом на землю опустилась ночь и клочок неба исчез в ночном тумане.
Было беспредельно тяжело, но в камере все же горел электрический свет, а на столике лежал томик Александра Блока.
Я развернула книгу и стала читать вслух:
О, весна, без конца и без краю,
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю
И приветствую звоном щита!..
Принимаю пустынные веси
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томление рабьих трудов!..
И смотрю и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя.
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно принимаю тебя.
И все же как ни плохо было в тюрьме, как ни тянулись тягостные дни, когда будущее представлялось черной угрюмой горой, которую ни обойти, ни перейти, — все же, повторяю, молодость брала свое. Мы много смеялись, находя повод для смеха и в прошлом, и в книгах, и даже в окружающем нас быте.
Однажды, когда мы заливались смехом (не помню, по какому поводу), открылось окошечко в двери. Мы замерли: замечание? Но в окошечко заглянуло молодое симпатичное лицо девушки, она поманила нас к двери.
— Молодцы вы, Ритонька и Валюша!.. Ох, как противно называть хороших, добрых людей номерами, словно они вещи на складе! Послушаю у двери, и мне легче. Меня как комсомолку мобилизовали сюда надзирателем и никак не отпускают — некем заменить. Какой порядочный человек пойдет сюда работать добровольно: одни невинные сидят. Сумасшедшие, что ли, нами правят? Почему нам под страхом ареста запрещено с вами разговаривать? Крепитесь. Здоровья желаю вам.
Когда же она вела нас на прогулку, лицо ее было строгим и непроницаемым: рядом стоял дежурный заместитель начальника тюрьмы.
И все-таки месяц спустя она выбрала время поговорить с нами.
