Узнали, что на Калугу движется пехота с целью “наказать кавалерию”, которая в Калуге разгромила местные Советы. Викжель (Всероссийский Исполнительный комитет железнодорожников), который старается быть нейтральным, отдал своим служащим приказ эти эшелоны — т. е. пехотный карательный отряд — отнюдь в Калугу не пускать во избежание кровопролития. Наши делегаты перетрусили и ночью, часа в 3, созвали пленарное заседание полкового комитета в присутствии всех офицеров полка.
Логично было бы оставаться, т. к. Калуга, опираясь на “Дивизион смерти” Дударова (нашей дивизии), на пулеметчиков и офицерский отряд, решила не сдаваться и не пускать большевиков. “Умереть, но не сдаваться!” — эти слова действительно были произнесены на заседании городской управы. Я жаждал заступиться за бедных калужан и спасти город от насилий и грабежа, но не тут-то было.
Под предлогом “нейтралитета” и боязни излишнего “пролития братской крови”, а между нами, просто от страха наш храбрый комитет решил бросить Калугу на произвол судьбы.
А в это время благодаря решительности калужан и некоторым уступкам (распустили так называемую “белую гвардию”, т. е. офицерскую роту) угроза нашествия буйной пехоты была отстранена.
Конечно, мы бы все равно уехали из Калуги через десяток дней, т. к. начальник дивизии требовал нас под Минск, но наш отход не носил бы характера бегства.
Итак, скрепя сердце выехали. Простились с гостеприимными Раковыми; средняя дочь — Зиночка — пролила в темном уголку две-три слезинки, мелькнули в окнах два-три белых платочка, и мы прибыли на станцию.
Расстояние между Калугой и Минском, считая, конечно, бесконечные стоянки на различных разъездах и станциях, мы проехали в семь суток! На станции Сухиничи, где-то у Брянска, мы простояли около двух суток, причем пришлось спрашивать у Саратова (?) разрешение ехать на Гомель и при этом подробно объяснять Викжелю, зачем, куда и почему мы направляемся на Минск. Все это будто бы потому, что Викжель старается предотвратить междоусобную войну. Поэтому, видимо, мы днями стоим (якобы из-за недостатка паровозов), тогда как пехотные эшелоны большевиков летают мимо нас, как птицы, во всевозможных направлениях?!
Но события разыгрываются с невероятной быстротой. Керенский исчез, появился большевистский “главнокомандующий” — прапорщик Крыленко, он же “товарищ Абрам”. 1-я, 5-я и 2-я армии, т. е. почти весь Западный фронт, перешли на его сторону. Его борьба с генералам Духониным (который опирался на Общеармейский комитет и на Юго-западную и Румынскую армии) победа большевиков в городе Минске, перемирие с немцами, угрозы союзников по этому поводу — все это застало нас врасплох, пока мы, усталые и измученные, подходили к Минску.
Семково-Городок, наша старая стоянка, оказалась занятой 134-й дивизией, самовольно бросившей фронт, и нам отвели квартиры восточнее Минска. Из-за перехода нашей 10-й армии на сторону большевиков в дивизии творятся странные вещи. Так, Тверской полк раскололся: 2-й и 5-й эскадроны и пулеметная команда перебросились к большевикам, в остальные четыре эскадрона поддерживают Временное правительство. Мы, судя по всему, подчинимся Крыленко. Значит, у нас будет введено выборное начало офицерского состава.
Тетрадь 1-я. Добровольческая армия
Иллюстрация: Страница из Дневника А.А.Столыпина
г. Новороссийск
20 марта 1919 г.
Вот я и в Добровольческой армии генерала Деникина или в «Добрармии», как её сокращённо называют. Англичане её называют попросту «Denikin’s Army» и относятся к ней с большим недоверием.
По улицам то и дело снуют взад и вперёд военные с трёхцветным шевроном на левом рукаве. Вид у всех оживлённый и какой-то радостный. Ведь это заря новой жизни, возрождение старой армии, и хотя впереди будет ещё много страшного и кровавого, но самое страшное уже пережито. Много героев погребено в степях Кубани и много крови пролито на Северном Кавказе, но тягости Корниловского похода [10] уже не повторятся и, Бог даст, враг будет, в конце концов, сломлен.
В городе войск много. Одеты солдаты неважно: кто в штатском, кто в старых наших шинелях, уже разодранных и видавших виды. Говорят однако, что союзники, главным образом, англичане должны снабдить нашу армию всем необходимым, должны давать нам медикаменты, одежду и оружие.
Оружие, впрочем, нам уже дают, и в порту я видел даже танки. Они ещё не выгружены и стоят на каких-то неуклюжих платформах на палубе транспорта. Когда думаешь про танк, то невольно ожидаешь увидеть что-то огромное, что-то вроде ходячей крепости, грозной и внушительной. На самом деле они очень невелики и особенного впечатления не производят. Так, что-то <вроде> разновидности бронированного автомобиля.
В порту заметно оживление. Приходят иностранные транспорты, выкрашенные полосами чёрного и серого цвета для защиты от артиллерии и мин. По набережной снуют толпы народа. Вообще, город красивый и нарядный, но так как зелени мало, то главным украшением является всё-таки море.
Остановился я в гостинице «Метрополь», в номере нашего нижегородца [11] Филиппа Лухавы. Он здесь «маяком» от нашего полка, который был недавно передан из-под Ставрополя в Керчь. Хорошо, по крайней мере, что есть где спать.
Путешествие из Батума[12] до Новороссийска прошло не только благополучно, но даже, как говорится, с «кайфом». Ехал на английском sloop’е. Sloop [13] – это судно для перевозки корреспонденции и для борьбы с подводными лодками. Снаружи он похож на обыкновенный торговый пароходик и потому вводит подводные лодки в заблуждение. Они нападают на него, но в последнюю минуту открываются люки, из них выглядывают орудия основательного калибра и обстреливают лодку. Мой Sloop назывался очень поэтично, а именно «Spyrea» [14].
Вообще, англичане народ чувствительный и сентиментальный: возьмут какой-нибудь угловатый крейсер, весь в башнях, с торчащими во все стороны, как иглы у дикобраза, орудиями самых усовершенствованных систем и самых страшных калибров, и назовут именем какого-нибудь нежного цветочка. И плавают потом все эти «Spyrea», «Helleborus»[15], «Anemona» [16], «Tuberosa» [17] и т.д. по всем морям, наводя страх и трепет на все страны.
Офицеры на «Spyrea», видно, не особенно блестящи. Да оно и понятно: кто станет плавать на простом шлюпе? Но отношение ко мне и Голицыну отличное. Утром чудный breakfast [18] из кофея со сгущёнными сливками, бисквитов, белого хлеба, разных мармеладов, варений и печений. Устраиваются странные комбинации, <такие> как овсяная каша с вареньем из ежевики.
