Следует заметить, что указанные осложнения не компенсируются получением Германией равноправного статуса в международных делах, которое обещали творцы германского единства. Влиятельный немецкий публицист и политолог Петер Шолль-Латур отмечает в этой связи: «Восстановления полного германского суверенитета за период после падения стены не произошло; он продолжает ущемляться бесчисленными предписаниями Брюсселя, а также Атлантического альянса, которые носят для ФРГ более обязывающий характер, чем для других союзников. Чувство приличия и благодарности по отношению к американскому союзнику мешает включить в повестку дня бундестага требование о скорейшем закрытии военно-воздушных баз США. […] Однако разрешение использовать базы США для бесконтрольных и одиозных промежуточных посадок самолетов ЦРУ, транспортирующих политических заключенных, следовало бы оставить на долю поляков или румын. Надолго с национальной германской точкой зрения несовместимо также наличие на территории ФРГ мощного ядерного арсенала США, распоряжение которым, включая планирование применения, ни в малейшей степени не подлежит согласованию с германским министром обороны. Иными словами: германской внешней политики, которая заслуживала бы этого названия, нет так же, как нет концепции германской стратегии»[200].
Политические круги ФРГ не знают, что предпринять перед лицом столь тяжких для населения отдаленных последствий молниеносно проведенной ими в свое время операции «Воссоединение». В 2009 году та часть германского политического класса, которая ничего не забыла и ничему не научилась, не нашла ничего более подходящего, чем вернуться к «охоте на ведьм», которая помогла 20 лет назад добиться перелома в настроениях населения ГДР. Но «охота на ведьм» – палка о двух концах, поскольку ведет к еще большему расколу общества. Повод для кампании был использован самый ничтожный: случайно выяснилось, что один из рядовых служащих западноберлинской криминальной полиции, ныне давно находящийся на пенсии, являлся непродолжительное время «неформальным сотрудником» (что-то вроде осведомителя) МГБ ГДР, то есть Штази. Немедленно развернулась шумная кампания в печати с требованиями перепроверки прошлого всех государственных служащих любого уровня в «новых землях». Кричащий заголовок газеты «Вельт» за 10 июля 2009 года («Тысячи бывших шпиков штази на государственной службе») должен был задать тон очередному туру политического шабаша. Представители отделений ведомства по использованию архивов МГБ, организаций защитников прав человека, объединений «жертв сталинизма», выступили, как по команде, с призывами довести до конца искоренение агентов «исчадия ада», каким была Штази. В этом истерическом хоре потонули немногие разумные голоса, которые напоминали, что условия объединения Германии предусматривали прием на работу некоторого количества специалистов из ГДР, что каждый отдельный случай такого приема на работу тщательно проверялся, что сейчас вследствие достижения пенсионного возраста число сотрудников из бывшей ГДР составляет единицы и что никого не должно беспокоить, если привратник отделения полиции ФРГ был ранее привратником в Штази. Новоявленные инквизиторы выходят из себя, поскольку все большее число немцев склоняется к мнению, что Штази была обычной секретной службой, какие имеются во всех странах мира, а если открыть архивы любой секретной службы (например, БНД ФРГ), как это было сделано с архивами Штази, то общественность была бы шокирована не меньше, чем в случае с МГБ ГДР.
Надо признать, что попытки свести весь сложный социальный комплекс ГДР только к проклинаемой Штази становятся все менее результативными. Совершенно очевидно, что кроме Штази и идеологического скудомыслия правящей партии было в этом предаваемом сегодня яростной анафеме со всех амвонов восточногерманском государстве что-то, что пробуждает у его бывших граждан приступы тоски по нему, хотя двадцать лет назад они практически единогласно поддержали присоединение к ФРГ. Во все большей степени восточные немцы осознают себя как самостоятельную общность в рамках германской нации. При этом важно, что и западные немцы признают эту «отдельность». Согласно опросам общественного мнения, как образцовые оцениваются в «старой» ФРГ такие типично восточногерманские черты характера, как коллективизм, любовь к детям, готовность оказать помощь. Кроме того, западногерманская молодежь находит привлекательными скромность и умение приспосабливаться своих новых сограждан[201].
Своеобразие восточных немцев опирается на исторические традиции, сохранившиеся в период существования ГДР. В определенном отношении республика вполне заслуживала часто дававшегося ей западными немцами прозвищ «Малая Пруссия» или «осколок старой Германии». Американизированная и на этом основании считающая себя передовой интеллигенция Западной Германии всегда свысока смотрела на «культурно отсталую» ГДР. В то же время среди рядовых немцев ФРГ было широко распространено мнение, что надо познакомиться с ГДР, чтобы понять, что такое «настоящая Германия» (или, по крайней мере, какой «настоящая Германия» была совсем недавно). Кристоф Клессман, один из ведущих историков ФРГ, констатировал уже после объединения: «Какими бы радикальными ни были политические и экономические преобразования в СЗО/ГДР, они не означали совершенно нового начала. В некоторых отношениях ГДР до самого конца оставалась гораздо более традиционным и более «немецким» государством, чем Федеративная Республика, которая вместе с вновь приобретенной политической свободой импортировала «американский образ жизни» и тем самым в долгосрочном плане способствовала отчуждению друг от друга обеих частей [Германии]»[202].
Это наблюдение подтверждает и видный западноберлинский политик Вальтер Момпер. Он пишет: «Я охотно посещал ГДР, мне нравились страна и люди. Они вели свою жизнь в безрадостном окружении. Города и дома были серыми, отсутствовали современный характер и блеск Запада. С другой стороны, в ГДР не так сказывалось американское влияние, она не была столь подогнанной под западный стандарт, как ФРГ. Все производило гораздо более немецкое впечатление, было помельче масштабом и более преходящим, чем на Западе. Для меня поездки в ГДР всегда были также поездками в германскую историю. Центры городов и сел выглядели по большей части так, как это было до 1939 года; булыжные мостовые и аллеи не изменились. Деревни внешне не претерпели почти никаких изменений»[203].
Признавая в период разъединения страны бесспорное лидерство западных немцев в экономической области, восточные немцы внутренне склонялись к тому, чтобы перенести такое же самоуничижительное восприятие реальностей и на сферу культуры. Однако уже в ходе кризиса 1989-1990 годов, когда германо-германские контакты стали бурно развиваться, наметился конфликт между узаконенной бездуховностью Запада и преимущественной ориентацией на духовные ценности Востока Германии. Возвращение к капитализму, который в Восточной Германии был вполне «диким», вновь выдвинуло на первый план общественнокритическую ноту межвоенного периода, которая отличала культурную традицию ГДР.
