потребностью въ вечернихъ зрѣлищахъ парижскаго буржуа объясняются огромные денежные сборы, какіе каждый мѣсяцъ театры и зрѣлища Парижа доставляютъ въ карманы антрепренеровъ.
Безъ зрѣлищъ не могутъ обойтись даже публичные балы. Двадцать пять лѣтъ тому назадъ самые популярные изъ этихъ увеселительныхъ мѣстъ держались безъ всякихъ придатковъ къ традиціонному канкану. На эту приманку и въ Мабиль, и къ Бюлье въ Латинскомъ кварталѣ, и въ другія мѣста шли и парижане, и иностранцы. А теперь первая половина вечера непремѣнно занята музыкальной программой: поются куплеты, даютъ мимическія сцены, выдѣлываютъ, въ меньшихъ размѣрахъ, все то, что публика находитъ и въ большихъ кафе-шантанныхъ залахъ. Но эта страсть къ зрѣлищамъ и превратила— какъ я сказалъ въ главѣ объ уличной жизни Парижа — прежние балы, о которыхъ старички любятъ вспоминать съ элегическими вздохами — въ упражненія наемныхъ танцоровъ и танцорокъ, на которыхъ глазѣетъ публика; да и въ ней на двѣ трети такихъ «habitués», которымъ все это пріѣлось до нельзя; а они являются сюда лля обрабатыванія своихъ печальныхъ дѣлишекъ.
Театральный міръ Лондона знакомъ русскимъ въ нѣсколько разъ менѣе, чѣмъ царство парижской драматургіи. Въ послѣдніе годы стали чаще появляться замѣтки и корреспонденціи о лондонскихъ театрахъ и даже кафе-шантанахъ; а въ концѣ 60-хъ годовъ, къ тому времени, когда я началъ знакомиться съ лондонскими сценами, въ литературно-сценическихъ кружкахъ Петербурга и Москвы объ этомъ очень мало знали.
Первое мое знакомство съ сценическимъ Лондономъ въ 1867 г. было еще очень краткое; но слѣдующій сезонъ я провелъ тамъ почти цѣликомъ и мнѣ хотѣлось, насколько возможно, проникнуть и въ закулисную сторону тамошняго театральнаго міра.
Изъ Парижа имѣлъ я рекомендательное письмо къ тому самому Фехтеру, создавшему первоначально въ Парижѣ лицо Армана Дюваль въ «Дамѣ съ камелиями», о которомъ я упоминалъ выше. Фехтеръ учился въ Парижской Консерваторіи и былъ товарищемъ съ покойнымъ Адольфомъ Дюпюи, когда-то любимцемъ петербургской публики. По пріѣздѣ своемъ въ Лондонъ, онъ долженъ былъ заново начать свою карьеру, какъ англійский актеръ, и хотя онъ былъ и английскаго происхожденія, но въ немъ и къ тому времени, когда я съ нимъ познакомился, каждый могъ легко распознать француза и по всей его внѣшней повадкѣ, и даже по акценту. Самъ онъ былъ глубоко убѣжденъ, что говорилъ, какъ истый лондонецъ. Выдвинулся онъ исполненіемъ роли Гамлета и вообще шекспировскими ролями, и такъ быстро овладѣлъ симпатиями публики, что сдѣлался антрепренеромъ театра «Lyceum», разбогатѣлъ, игралъ въ Америкѣ уже какъ лондонская знаменитость; но на этой высотѣ не удержался и въ сезонъ 1868 г. я нашелъ его гастролеромъ на театрѣ «Adelphi», въ пьесѣ передѣланной съ его участіемъ, изъ романа Диккенса: «Нѣтъ проезда». И его семейная жизнь покачнулась къ тому времени, жена и дочь уѣхали во Францію, и я нашелъ его одного, въ хорошенькомъ, красиво обставленномъ коттэджѣ. По своему тону, языку, манерамъ, привычкѣ курить маленькую трубочку, онъ оставался настоящимъ парижскимъ актеромъ, не болѣе, не менѣе тщеславнымъ, чѣмъ другіе «первые сюжеты», довольно пріятнымъ въ бесѣдѣ, гостепріимнымъ. Держалъ онъ себя, внѣ дома — какъ англійскій джентльменъ, ѣздилъ не иначе, какъ въ собственной каретѣ и сохранилъ въ тонѣ и въ манерѣ говорить неизбѣжную рисовку первыхъ сюжетовъ, имѣвшихъ большіе любовные успѣхи и на сценѣ, и внѣ ея. Теперь можно уже напомнить, что старушка Дежазе влюбилась въ него, когда онъ былъ еще очень молодымъ актеромъ и, кажется, онъ отвѣчалъ ей взаимностью, конечно, на очень короткій срокъ.
Черезъ него, главнымъ образомъ, знакомился я тогда съ лондонскимъ театральнымъ дѣломъ. Въ театрѣ «Adelphi», гдѣ обыкновенно играютъ драму, я нашелъ прекраснаго комика и пріятеля Фехтера, уже пожилого Бенджамина Уэбстера, о которомъ теперь лондонскіе рецензенты и любители театра говорятъ, какъ объ одной изъ крупнѣйшихъ сценическихъ силъ 60-хъ годовъ. И въ немъ, и въ другихъ актерахъ на бытовыя и космическія роли, я и тогда уже находилъ много сходства съ хорошей русской игрой, гораздо больше, чѣмъ, у французовъ; на томъ-же амплуа Суше Уэбстера, но съ своеобразнымъ юморомъ и съ умѣньемъ настраивать публику былъ актеръ Бёкстонъ. Засталъ я тогда и чету Мэтьюсовъ. Имя Мэтьюса приводится такъ же, какъ имя одного изъ самыхъ оригинальныхъ талантовъ, характерныхъ для англійской игры лѣтъ сорокъ тому назадъ. Его оцѣнила и французская критика, когда онъ пріѣзжалъ играть въ началѣ 6о-хъ годовъ въ Парижъ, гдѣ я впервые видѣлъ и актера Созерна, лондонскаго jeune premier и фага, прославившагося въ пьесѣ «Нашъ американский кузенъ». И въ Мэтьюсѣ, какъ и въ другихъ лучшихъ исполнителяхъ Лондона, особенно приятна была для насъ русскихъ — необычайная простота тона, впадающая иногда въ излишество реализма. Но, послѣ подвинченной декламаціи во французскихъ трагедіяхъ и драмахъ, въ прозѣ и стихахъ, такой реализмъ успо-
ИРВИНГЪ.
коивалъ васъ и давалъ чувство настоящей жизни. Тоже нашелъ я и у женщинъ. Наибольшей популярностью, даже и въ высшихъ слояхъ лондонскаго общества, пользовалась тогда Кэтъ Тёрри, исполнявшая при мнѣ главную роль въ комедіи Шекспира «Много шуму изъ ничего». Этой ролью она прощалась съ публикой, передъ выходомъ замужъ за какого-то лорда. Тогда она была крупнаго роста, уже не особенно первой молодости дѣвушка, чрезвычайно изящная въ своихъ пріемахъ и тонѣ, такъ что и англичане, говоря о ней, постоянно хвалили ея сходство съ настоящими лэди. Но трагедій Шекспира, ни въ тотъ сезонъ, ни въ послѣднюю мою поѣздку, я не имѣлъ случая видѣть, въ такомъ исполненіи и съ такой обстановкой, какъ это было, когда Фехтеръ создавалъ Гамлета, и впослѣдствіи, лѣтъ десять спустя, когда считающійся первымъ трагическимъ актеромъ Англіи — Эрвингъ — сдѣлалъ себѣ спеціальность изъ шекспировскихъ героевъ. Въ сезонъ 1868 г. Эрвингъ еще не былъ знаменитостью. Въ двухъ шекспировскихъ пьесахъ героическаго характера — въ «Гамлетѣ» и въ «Королѣ Джонѣ», видѣнныхъ мною на театрѣ «Викторія» (котораго теперь я уже не нашелъ въ прежнемъ видѣ) сколько я помню, не было ничего особенно выдающагося, ни по талантамъ главныхъ исполнителей, ни по художественной постановке. И тонъ декламаціи стиховъ еще довольно рѣзко отличался отъ простоты исполненія пьесъ въ прозѣ. Крикливость и пѣвучесть еще царствовали, хотя и нѣсколько въ другомъ родѣ, чѣмъ на тогдашнихъ парижскихъ сценахъ.
Я имѣлъ также рекомендацію съ континента къ театральныхъ дѣлъ мастеру, очень характерному для той эпохи. У пасъ имя его почти что неизвѣстно. Это былъ Дайонъ Бусико — ирландецъ французскаго происхожденія, по профессіи писатель, сдѣлавшійся актеромъ и антрепренеромъ своихъ пьесъ. Онъ составилъ себѣ очень большое состояніе и громкую извѣстность и въ Англіи, и въ Америкѣ, цѣлымъ рядомъ эффектныхъ драмъ, болѣе или менѣе передѣланныхъ съ французскаго. Когда
