Университеты досоветского периода были настоящими образовательными центрами, местом, где делалась интеллигенция. Это слово — «интеллигенция» мало в ходу за пределами России. Оно имело специальный смысл, который мало кто может понять, если не жил в России в то время. Словарь Вебстера определяет слово, как «интеллектуалы или образованные люди, взятые как класс, в отличие от необразованных». Это определение не ухватывает смысла, в котором слово использовалось в России.
Слово «интеллигент» в России не соответствует западному слову «интеллектуал». Слово «интеллектуал» обозначает человека, который верит в силу интеллекта, и который всё проверяет интеллектом. Русское слово «интеллигент» более относится к гуманитарным качествам человека. Можно определить Чехова интеллигентом, но Карл Маркс и Ленин, очевидно, были интеллектуалы.
Русское слово «интеллигенция» было введено русским писателем Боборыкиным около 1860 года. Он применил это слово к группе либералов, которые были увлечены идеей помощи людям.
Николай Михайловский, лидер русского демократического идеализма, дал ясное определение слова: «Мы можем сказать с чистой совестью, что мы — интеллигенция. Потому что мы знаем много вещей. Потому что мы думаем о многих вещах. Наша профессия — это наука, искусство и литература… Наши умы и сердца — с нашим народом, от которого мы отошли из-за образования. Мы в долгу перед нашим народом, и этот факт служит основой нашей деятельности».
Михайловский определённо считал интеллигенцию отдельным классом.
Бердяев считал интеллигенцию суперклассом: «Интеллигенция — это часть человечества, в котором идеальная часть человеческого духа переборола классовые ограничения».
Русская интеллигенция была одновременно и идеалистической, и демократической, и все они были страшными индивидуалистами. Индивидуализм составлял основу их философии. Главное они видели в совершенствовании собственной личности.
Чувство социальной ответственности, граничащее с чувством «собственной вины», было характерно для русской интеллигенции. Желание материального комфорта и экономического успеха было абсолютно чуждо интеллигенции. Некоторые жили неплохо, другие жили бедно, но у всех было одинаковое отношение к жизни. Часто они демонстрировали чрезмерный идеализм, чрезмерный альтруизм и чрезмерное самопожертвование. У них совершенно отсутствовал интерес к тому, в каких условиях они лично живут.
В своей профессиональной жизни они были хорошими учителями, юристами, инженерами и учёными, способными врачами и хирургами. Но только немногие из них были хорошими бизнесменами. Они все были, как правило, очень непрактичными. Отсюда у них отсутствовал реализм в политике. Они жили целиком идеями и идеалами. Они мечтали о новом мире, и они хотели свободы для всех. Все они были, безусловно, гуманитариями и бесконечно русскими во всём.
Накуренная комната, стол с самоваром и бутербродами, и группа в десять-пятнадцать человек разного возраста. Это было типичное вечернее сборище в Петербурге и других городах. Часами они будут обсуждать извечные проблемы человечества, которые никогда не будут решены.
Университеты были центрами русской гуманитарной интеллигенции[20].
С началом девятнадцатого столетия вся материалистическая тенденция сосредоточилась здесь. Экономический материализм Карла Маркса и механические тенденции естественных наук вдалбливались в молодые умы.
Естественно, что эти концепции стали преобладающими в России, как и во всём мире. Но затем открытый бунт вспыхнул в университетах против «технологизма» естественных наук. Восстание велось молодыми преподавателями, многие из которых потом стали всемирно известными биологами.
Я живо вспоминаю вступительную лекцию Евгения Шульца, второго профессора на кафедре эмбриологии. Это была яростная атака на механизм в биологии. «На вас производит впечатление работа и утверждения Жака Лёба, современного пророка грубого материализма в биологии. Вы уже готовы последовать его легкомысленной теории физико-химической природы человеческого организма. Вы только повторяете ошибку ятромеханических теорий семнадцатого столетия. Поскольку нет существенных различий между Жаком Лёбом и тем, что говорил Джорджио Багливи двести пятьдесят лет назад».
И он объяснил, аудитории состоящей из студентов и преподавателей, что согласно Багливи, тело человека — это набор инструментов: зубы как кусачки, желудок как бутылка, кишечник как трубы, а сосуды как трубочки. Шульц дал захватывающую картину постоянной борьбы между материалистическими и идеалистическими тенденциями в науке. Он рассказал, что это был Томас Сиденгэм, кто поднял бунт против господствующих ятромеханических воззрений Багливи. В своих работах Томас Сиденгэм призывает идти назад к Гиппократу и быть верным его духу. И Сидегэм был только один из бунтовщиков.
Шульц рассказал о работе Жоржа Эрнста Сталя, который призвал биологию идти назад к Аристотелю. В работе «Теория медика — вера» Сталь писал: «Надо всегда помнить, что основа жизни есть деятельность, а не материя…. Поскольку материя сама по себе пассивна и индифферентна к деятельности. Материя просто распределена пассивно внутри определённой структуры».
Блестящий ученик Сталя, Боча, развил идеи учителя. А после них пришли те, кто сделал историю в биологии: Клод Бернар, Иоганнес Мюллер, Вульф, Блюменбах, Юкскал, Ганс Дриш, Дженнингс и другие.
Лекция Шульца была только одной из атак на материализм. Гурвич, Лосский, Метальников и другие старались остановить растущее влияние материализма. С падением демократического правительства России в ней уже не осталось места для таких людей как Шульц и Лосский. Некоторым из них удалось уехать, другие были безжалостно уничтожены.
Научным центром русского материализма была лаборатория физиолога Ивана Павлова. Там проводились исследования поведения животных, и родилось направление «объективной психологии». Особой известностью пользовались Павловские «среды». На них приходило огромное количество его последователей и учеников. Они представляли из себя практически религиозную секту с духовным лидером — Иваном Петровичем Павловым. В эти среды после обеда Павловские теории были единственным объектом дискуссий. Я помню однажды, кто-то, не подумав, спросил Павлова, верит ли он в психологию и её место в медицине.
— Психологию? — переспросил Павлов саркастически, — Психология это термин придуманный ненаучными людьми. На самом деле, в науке нет никакого места психологии и другим субъективным методам исследования умственной деятельности. Только физиология может дать ответ на проблемы умственной деятельности.
