«Высочайший подарок» подхлестнул подготовку юбилея. Весть о нем в мгновение облетела всю Мстёру, Вязники, Владимир.
Из Вязников тут же приехали тесть и теща подивиться на царский подарок.
И с легкой руки государя все полгода до юбилея шли поздравления и подарки. Друзья хлопотали о пенсии, но пришло только «вспоможение», в сумме трехсот рублей.
Петербургское императорское русское археологическое общество присудило ему малую золотую медаль, отмечая его преданность отечественной науке: «многие вещественные и бытовые памятники старины, которые скорее, чем другие, гибнут для науки, сохранены Вами в изображениях и описаниях».
Императорское общество истории и древностей российских под председательством И. Забелина «во уважение юбилея», «полезной и почтенной деятельности по изысканию, описанию и изданию разнородных и любопытных памятников Русской старины» единогласно избрало его в действительные члены.
Императорская публичная библиотека Петербурга избрала в число почетных корреспондентов. Общество любителей древней письменности — в число членов-корреспондентов. Киевское историческое общество «единогласно» — «в действительные члены». Комитет Ростовского музея церковных древностей постановил предложить Голышеву принять звание члена-сотрудника музея. Владимирский и Нижегородский губернские статистические комитеты избрали его своим почетным членом.
В самый канун юбилея пришло сообщение, что «монаршею милостью» по случаю юбилея и «во внимание к долголетним, плодотворным и бескорыстным трудам» Иван Александрович награждается орденом Св. Станислава 2-й степени.
Праздновали юбилей в воскресенье, 8 июля.
Голышевка принарядилась. Дом украсили флагами, а столовая превратилась в музей.
На стене поместили фотографические портреты великих князей, с собственноручными дарственными надписями, и фотографию деятелей и членов Владимирского статистического комитета избрания 8 июня 1861 года и список его, там был и Иван Александрович. Над этой группой висел портрет А. С. Уварова.
Гости осмотрели рабочий кабинет юбиляра, где были выставлены для обозрения коллекции старинных медных досок, с которых печатались лубочные картинки, старинные пряничные формы, кафельные изразцы, шкатулки, подсвечники, кокошники, повязки, полотенца, башмаки…
Много было в тот день сказано юбиляру добрых слов. Духовный отец Ивана Александровича — Руберовский говорил: «Если Холмогоры справедливо гордятся родиной великого ученого Ломоносова, Нижний Новгород гордится родиной патриота Минина и ученого механика Кулибина… то и Мстёре сравнительно свойственно гордиться родиной Ивана Александровича Голышева, как почтенного самоучки и заслуженного археолога!»
Заслуги Ивана Александровича Голышева давно уже были признаны и отмечены, а он, как долго голодавший, никак не мог насытиться наградами и милостями, жаждал новых и новых, теперь уже мечтал войти в дворянское достоинство.
17 декабря 1886 года Безобразов писал ему:
«Министерство внутренних дел… отклоняет… Вашу просьбу, как к нему не относящуюся. Вообще Вы желаете вещи, совсем и никогда не бывалой. Очень трудно, чтобы она удалась. Я, конечно, всеми силами готов Вам помогать и очень понимаю Ваше желание, но мои силы слишком ничтожны, чтобы устроить такую небывалую вещь.
Мне казалось бы, что после всех наград и поощрений, которые Вы имели от Правительства, и от всех ученых учреждений России, Вы наконец должны бы считать Вашу деятельность оцененною и быть довольны…»
Удовлетворенности и тем более самодовольства не было. «Нелегко как-то живется ныне у нас в провинции, — писал Иван Александрович издателю журнала «Древняя и новая Россия» Сергею Николаевичу Шубинскому, — всюду приписки, всюду партии, всюду по русской пословице «объегоривания», всюду злоба, зависть, ненависть, подлость; я не вхожу ни в какие дела и партии, не вожу компаний с начальством и земством, состоящих в кутежах, азартной игре и разврате, например, в маленьком городке Вязниках продается одних карт свыше чем на 3000 рублей… и это все для земских и юстицких людей…». Тужил, что некому тут высказать то, что наболело на душе, «задавят и проглотят» «беззаконные исполнители закона», получающие солидные оклады и расходующие «беспардонно народные деньги и расхищающие их».
ГЛАВА 6 Последние издания
Соратники Голышева по владимирскому статистическому комитету уходили из жизни. «На земной поверхности остались только мы с Вами от того времени, — писал он Якову Петровичу Гарелину, — все наши сочлены уже перешли в вечность». Портрет группы владимирских деятелей 1861 года висел у Ивана Александровича на стене, и он частенько с грустью смотрел на него. Но и Гарелина скоро не стало. Перед самой смертью он начал переделывать свой дом, сломал давно интересовавшую Голышева старинную изразцовую печь и писал Ивану Александровичу: «Если Вам угодно, то прошу пожаловать ко мне и снять рисунки… Квартировать можете у меня по старинному русскому обычаю».
Голышев тут же отправился в Иваново-Вознесенск. Это была их последняя встреча. «Остался единый и нижайший последыш», — писал теперь Иван Александрович о себе.
Жилось все тяжелее. Иван Александрович прекратил печатать картинки, продавал станки, оставив только один, чтобы печатать литографии для своих альбомов. Распродавал и собственные коллекции старинных печатных досок, деревянных фигурок, русской национальной одежды.
Все силы он теперь отдавал изданию альбомов. Несколько лет назад офеня принес ему рукописный синодик 1746 года. Иван Александрович листал синодик, а коробейник рассказывал:
— Из Вологодской губернии привез. Я по Архангельскому тракту хожу, потом по Устьянской проселочной дороге, что при реке Устье. В ста семи верстах от города Вельска есть село Климовское. Небольшое, двадцать три двора всего, сто семь душ. Так я в то село заглядываю. И про старину спрашиваю. Вот мне ноне и выносит один мужичок. Ране, мол, сей синодик принадлежал Богородице-рождественской церкви. Поди, бывалошная вещица-то? Иван Александрович сразу увидел, что «бывалошная»,
замечательная вещь, с шестьюдесятью четырьмя рисунками, но виду офене не показывал, а то вздернет цену, это офени умели, и уйдет синодик к какому-нибудь старинщику-пройдохе. Иван Александрович тогда же и загорелся желанием издать этот синодик. Но уж больно много рисунков, трудно их было выполнить с больным зрением. Потом он все-таки осилил это дело. Отпечатал сперва рисунки черно-белыми, в узком, удлиненном альбоме «Синодик 1746 года, с 64 рисунками» (1888 г.). Но рисунки много потеряли в черно-белом исполнении. И через год Голышев выпустил еще «Альбом рукописного Синодика 1746 года», только с 34 листами рисунков, но зато — цветных.
