ГЛАВА 5 Суздальское торжество
В начале июня 1885 года в Суздале проходило торжество открытия памятника Дмитрию Пожарскому. Голышев выпустил к этому времени монографию «Место земного упокоения и надгробный памятник боярину и воеводе князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому в городе Суздале с 4 таблицами и родословной» и посвятил ее графу Уварову. Суздаль украсился флагами. Массы народа собрались у «обители преподобного Евфимия». Ректор Владимирской духовной семинарии произнес «прочувственное слово». Хор архиерейских певчих порадовал зрителей «строгим и трогательным пением». Потом архиерей и Иван Александрович Голышев вручали гостям голышевское издание о Пожарском. Вечером была устроена иллюминация, «потешные огни», но вот праздничные огни погасли, «в городе мало-помалу водворилась тишина, и прозрачная летняя ночь спустилась над древним Суздалем», — так писал потом в губернской газете о торжествах в Суздале Иван Александрович.
А в письме к директору археологического института Николаю Васильевичу Покровскому сожалел:
«Суздальское торжество у нас скомкали кое-как, по-казенному». Московские ученые и графиня Уварова обиделись, что их даже не пригласили. Не объявили о празднике в газете и для владимирцев. «Не будь моего письма, — писал Голышев, — ничего бы не осталось с воспоминаниями, все было очень семейно и ограничено, многие официальные лица были не приглашены за трапезу, меня тоже не удостоили этой чести, конечно, как маленького человечка, это, впрочем, мелочи, местного редактора ведомостей и того не пригласили; конечно, я не имел в виду ничего и ехал добровольно, мой долг был… почтить память по чувству патриотизма князя… и… по преданности своей почтить память графа А. С. Уварова, моего незабвенного покровителя, за что меня глубоко благодарили в Москве…» Нижегородский депутат А. С. Гациский, доехав до Владимира, повернул обратно, потому что цены за проезд до Суздаля по случаю празднества достигли баснословной цифры. «Все как-то шло неловко», — отметит Иван Александрович.
Свои издания Голышев раздавал в Суздале бесплатно, «за деньги никто не взял ни одного экземпляра, даже и самый монастырь…», о коем была книжка. «Нижегородцы в 1850 годах учредили две стипендии в память Пожарского и Минина, — писал Иван Александрович, — ныне депутация привезла серебряную лампаду к образу могилы, но владимирцы решительно ничего, только…суздальский голова ограничился очень убогим венком на могилу, так-то мы зачерствели и находимся рядом с Москвой!»
Покровский предлагал учредить во Владимире ученую архивную комиссию, просил Голышева похлопотать об этом. Иван Александрович поговорил с губернатором, архиереем, с другими светскими и духовными лицами и «не встретил должного сочувствия». Отвечали: «Открывайте и действуйте». «Но что же я один могу сделать вдали от Владимира? — писал Голышев. — Везде стремятся… разыскивать и охранять драгоценную старину, а у нас она в каком-то загоне, опустела наша древняя Палестина в любителях дорогой археологии, а статистический комитет после кончины К. Н. Тихонравова и Н. А. Артлебена можно считать номинальным… очень жаль, что и посеянное прежде разрушается…».
Дела с литографией сильно пошатнулись, маленькая сельская печатня не выдерживала конкуренции. В типографии Маркса в Москве завели паровую машину. 75 рабочих днем и ночью печатали один из самых распространенных печатных органов журнал «Нива». А потом владелец типографии приобрел в Германии и скоропечатную машину, которая оттискивала заодно с картинками и текст, кое-где начали применять и электричество.
«Промышленные дела в наших краях как прошлый год, так и нынешний год самые скучные и безобразные, — только и слышатся убытки и безденежье, даже вообще и по кустарному производству», — говорил Голышев.
Иван Александрович болел лихорадкой. Она с детства то и дело трясла его. Настроение было мрачное. Голышев писал своему нижегородскому другу Александру Серафимовичу Гацискому: «…М. И. Семевский сделал мне предложение и вызов написать вторую часть воспоминаний… что мной и составляется; не могу сказать, как я ее окончу, — то немочи, то недосуг бывает помехою».
Несмотря на недуги, Иван Александрович старательно работал над продолжением «Воспоминаний». Анализ прошлого был горестен и сладостен. Он многого достиг, многим нужен, письма идут из разных концов России, чуть не ежедневно почта приносила хорошие отзывы о новом альбоме «Памятники русской старины».
Иван Александрович всю жизнь совершенствовал свое производство, отлаженное уже, казалось, до мелочей. Следил за всеми техническими новинками в Москве и в столице. Однако из-за малых средств мог заимствовать только часть технологических и химических новшеств, и московские литографии становились серьезным конкурентом. Литографические картинки при новом способе печати, с использованием паровых машин, значительно подешевели. Голышеву с его ручным производством пришлось сократить их выпуск. «…Наше скромное литографское заведение, — писал Иван Александрович, — причислялось к заведениям с громким названием: «с машинами»… одного оброка с меня… взималось 143 р. сер. или 500 руб. на асе. в год». Кроме этого, облагали сборами за повинности сторожевые, подворные, дорожные и другие.
Все эти трудности он описал в «Воспоминаниях». В них он снова говорил о жалкой участи офеней, положение которых год от года ухудшалось, писал о земстве, пиявкой высасывающем средства у крестьян. Досталось в рукописи и богачам-раскольникам. Голышев рассказал, как они закабаляют бедняков, как покупают у священников справки о крещении в православном храме. Только напрасно исписал Иван Александрович этими сетованиями несколько страниц, все их редакция «Русской старины» потом выкинет.
Критически относясь к низкому качеству народных картинок, Голышев размышлял в рукописи, отчего они живучи и по-прежнему любимы народом. Почему разные «учреждения» и «комитеты» не сумели вытеснить «эти нелепые издания»? Потому, отвечал он, что издание лубка идет «без проволочек и всяких стеснительных формальностей и канцеляризма», к которым так привержены всякие комитеты грамотности, заботящиеся о просвещении народа, и прочие «филантропические учреждения», ибо ведут те дело «рутинно, казенным способом, с соблюдением разных формальностей». Вот и получалось, что питают «пищею ум народа» издатели «темные, малограмотные».
Голышев еще в 1860 году предлагал петербургскому комитету грамотности программу постепенного вытеснения из народного обихода Бовы Королевича и Ерусланов Лазаревичей. Он советовал, издавая книжки в том же формате и «в той же обертке», сопровождать их предисловиями, чтобы «опровергать нелепых фантастических богатырей и взамен их вводить исторические личности».
