«Исторический вестник» писал, что «Иван Александрович Голышев, известный крестьянин-самоучка, оказал нашей исторической науке существенные услуги изданием разных древностей и памятников старины». «Каждый такой сборник г. Голышева снабжен прекрасными рисунками… Настоящее издание… посвящено исключительно старинной живописи. Книга издана in-folio… На первом плане здесь памятники древней иконописи… затем идут любопытные образчики старинного русского орнамента: оклады и венцы… Всего замечательнее в книге… отдел о пряниках (33 рисунка)… Внешность книги… вообще заслуживает внимания во всех отношениях». Говорилось, что новые альбомы «помимо их научного значения, отличаются необыкновенно художественной работой, ставящей деревенскую литографию г. Голышева наравне с лучшими столичными литографиями… Полезные труды г. Голышева заслуживают полного поощрения…».
Теперь Иван Александрович работал уже над новым изданием — «Альбомом рисунков рукописных синодиков 1651, 1679 и 1686 годов». Синодиками называли списки умерших, которые родственники сдавали в церковь для «поминовения». Рукописные синодики, «помянники о пособии мертвым», велись издавна в русских храмах и в домашнем обиходе.
Было установлено читать синодики после седьмого вселенского собора всенародно в первую неделю великого поста. В XVII веке помещали перед списками, в начале синодика, душеспасительные истории. Потом синодики стали украшать виньетками, рисунками, замысловатыми изображениями.
Исследованием синодиков Голышев занимался давно, когда, описывая монастыри и церкви, стал находить в них эти заброшенные древние поминальники. Публиковал о них статьи в газете. Еще в 1882 году он начал издание «Синодиков» с четырьмя рисунками в красках, а остальные — «в чертах». Послал образцы графу Уварову. Тот порадовался «как-то особенно» и сказал: «Это куда хотите не по-деревенски», — и добавил: «Хорошо бы сделать все рисунки, как первые, красками». Иван Александрович принял совет к сведению.
Эти синодики он разыскал в вязниковском Благовещенском монастыре. Они пленили его замечательными орнаментами, рамками, бордюрами, сделанными от руки тушью, золотом и киноварью. Довольный вернулся он тогда домой, позвал Авдотью Ивановну поделиться радостью. Вместе рассматривали они древние рисунки.
«Сохраняя воспоминания о предках, — писал Голы-шев, — синодики давали благочестивым людям обильный материал для назидательных размышлений» и «служили справочными книгами, в которых каждый мог найти объяснение церковных правил о поминовении усопших и приличные случаю молитвы»; он отмечал, что синодики были интересны «по разнообразию и возвышенности мысли» наших предков и «еще важнее» — их рисунки и изображение, «исходящие самобытно, как наследие от наших предков, труды которых составляют наше сокровище, славу и гордость». И призывал к сохранению для грядущих поколений этих «письмен в олицетворении с отеческими преданиями».
Альбом синодиков, с тридцатью листами хромолитографических рисунков, орнаментов, виньеток, букв и бордюров, искусно переписанных и срисованных Голышевым и отпечатанных красками и золотом, вышел в 1885 году и принес Ивану Александровичу новую славу.
Восьмидесятидвухлетний вице-президент Академии наук Виктор Яковлевич Буняковский живо откликнулся на присланный ему Голышевым новый альбом, благодарил «за дорогое внимание», отмечал, что издание иллюстрировано «высокохудожественными рисунками». Писал: «Важность заслуг Ваших по исследованию русских древностей уже признана всеми нашими специалистами и знатоками этого предмета», сообщал, что труд его будет представлен на мартовское общее собрание академии.
Графиня Прасковья Сергеевна Уварова, занявшая после смерти мужа его место председателя императорского московского археологического общества, писала: «Благодарю от души лично от себя и археологического общества за изящно изданный Альбом синодиков…»
Директор императорской публичной библиотеки Афанасий Федорович Бычков отмечал, что издание по исполнению может поспорить с изданиями, выходящими из лучших типолитографических заведений в столицах.
Леонид Николаевич Майков, председатель отделения этнографии императорского русского географического общества, писал: «Ваш край оскудел учеными силами, зато приятнее видеть, что Вы сами не устаете трудиться и дарите ученую нашу публику полезными изданиями… в Петербурге ценят подобные труды, очень интересуются Вашими книгами…»
Директор археологического института И. В. Андриевский просил Голышева «вписать» его «в список самых расположенных… лиц». «Исторический вестник» в пятой книжке 1886 года отмечал: «Синодики Вязниковского Благовещенского монастыря (Владимирской губернии), в настоящее время воспроизведенные Голышевым, с замечательным изяществом и безукоризненной совестью, заслуживают особого внимания по разнообразию украшающей их орнаментики и заключающемуся в них оригинальному иконографическому материалу… В общем, новый труд г. Голышева представляет богатые данные для изучения древнерусского искусства и, с той точки зрения, заслуживает особого внимания не только специалистов, но и всякого художника».
Неожиданно пришла печальная весть о смерти барона Николая Казимировича Богушевского. Он умер в сорок лет, убитый горем после пожара, унесшего самое дорогое в его жизни — замечательную коллекцию автографов и книг. Собрание автографов было богатейшим в России, в нем — подписи Лжедимитрия первого, Марины Мнишек, все подписи царских личностей XVIII–XIX столетий, даже детская подпись царя-ребенка Иоанна VI (III) Антоновича, 6 писем Мазепы, письмо Кочубея… Всего более тридцати тысяч автографов и восемь тысяч портретов.
Иван Александрович и сам похвастаться здоровьем не мог. В последнее время оно особенно ухудшилось. Способствовали нездоровью трудности с литографией и неудачи в торговле, бесполезные хлопоты о пенсии и многое другое.
Как-то вечером, после особенно трудного и печального дня, Иван Александрович достал пачку писем Богушевского и перечитал их заново и другими глазами. «В коллекциях заграничных и музеях есть много русского, оттянутого у нас из-под носу, покуда мы о наших памятниках древности не заботились нисколько! Назад их уже не вернуть теперь!.. Да й наличных-то ученых у нас ценят только тогда, когда о них заговорят в ученом мире в Германии, Франции либо Англии! В своей стране пророком не быть никому!.. Вы упоминаете о знакомых, рано умерших от гнета крестьянской судьбы, — очень и очень их жаль, и даст бог, их со временем оценят по заслугам, так же, как и нас с Вами. Для этого-то и следует стараться тем, которые еще живут в сем мире, сохранить память о них с тем благочестием, с каким древние христиане сохраняли капли крови тех первых мучеников, пострадавших безвестно за правду. Нам скажут большое спасибо за это будущие поколения, для которых будет иначе менее известно о трудах и усилиях нынешних неоцененных мучеников науки, чем нам известно о доисторических жителях Земного Шара… Очень и очень сожалею, что здоровье Ваше плохо… мне кажется, бог в своей премудрости дал здоров ь е лю-дям посред ств енным и за то лишил их дарований, a~TgX77jnjTopbiM Даровал способности и ум, — оделилТтоль-""ксмжудной долей здоровья и других олаг мира сегоТГу нас ~всё~ёще то же, что оыло 5U лёт томутШадГ—~ хоть бы с великим народным и природным поэтом Никитиным. Будь Никитин из класса хоть бюрократического — и пошел бы в гору, развился бы талант и стал бы великим поэтом, но был он крестьянин — и заглох, умер едва замеченным. Знаете его стихи? Прелесть! вот неиспорченное чувство, вдохновение ничем не подкрашенное…»
