Через два года реставрация в соборе будет успешно завершена. 18 марта 1884 года Общество истории и древностей московских при Московском университете, членом которого был уже и Голышев, будет праздновать свое восьмидесятилетие. После торжеств почти вся гвардия собравшихся ученых отправится во Владимир на открытие после реставрации Успенского собора. Два дня ученые будут обозревать фрески и вынесут «полнейшее удовольствие и восторг».
Во время реставрации произведены будут «опыты» и будет открыто еще множество изображений, восходящих к XII веку. Голышев опишет все это потом в статье «Счастливая судьба фресков Владимирского кафедрального собора XII века», сделает еще и оттиск с этой статьи в виде брошюры.
В статье о торжествах Голышев восхищался реставраторами: «простые — смиренные работники… русские… мужички, нашей родной Владимирской Палестины, бывшие крепостные крестьяне, изучившие искусство на Палехской почве, воспитались и возросли здесь, обучились друг от друга здесь же, не в стенах академий, а на своей родине, в своих хатах, деревенских избушках. Это доморощенные художники, хотя и не имеющие высоких званий и дипломов, — честь и слава им!»
О своей роли в спасении фресок Голышев даже не упомянул в статье. Однако начальство пригласило его на торжество. Гости съехались из разных городов страны. Иван Александрович оказался среди именитых людей один из крестьян, без ученых степеней. Было 13 ноября. Чем-то это число было отмечено в его жизни.
«Что же было 13 ноября? Вспомнил!» 13 ноября, ровно тринадцать лет назад, после раздела с отцом, он с девятью копейками в кармане метался, не зная, как выйти из затруднительного положения. Вот почему запомнилось это число. Помнилось еще, как он выпросил тогда у священника 35 рублей в долг на «продовольствие».
С хозяйством он справился. Дело повел исправно. И теперь «сидел за почетным столованием и прочими рос-кошами» среди самых знаменитых ученых России.
«Вот как божественный промысел устрояет дела людские», — думал он, сердце «сжималось» и «трепетало» при «воспоминаниях минувшего».
Иван Егорович Забелин после торжественной части заторопился домой, в Москву. Голышев, чтобы побольше побыть с ученым, тоже отказался от застолья у соборного старосты и пошел провожать Забелина на вокзал.
— Теперь еще одна забота, — говорил Иван Александрович, — на Успенском соборе устроить крышу и привести в должный вид памятник святого князя Андрея Боголюб-ского — каким он был в двенадцатом веке. — Будто это было его обязанностью.
В субботний день 24 апреля горел Палех. Причиной послужила неосторожность при приготовлении для иконописи вареного масла, смолы. Через три дня сгорела бумагопрядильная фабрика в соседней Юже, а 4 мая, после обеда, заполыхали соломенные крыши Татарова. В десяти саженях от домов невозможно было пробежать. Огненный вихрь «нес пламя, как волны», напишет Голышев в статье о пожарах.
Огонь охватил колокольню, колокола попадали с нее с жутким зловещим гулом, потом упал крест с церковного купола.
Паника охватила и обитателей Голышевки. Огонь свирепствовал уже у соседа, помещика Протасьева. Его рабочие изо всех сил старались уберечь писчебумажную фабрику, им это удалось, сгорело только несколько хозяйственных и жилых построек в имении. В одном пепелище нашли обуглившийся труп, без рук и ног, бывшего камердинера Протасьевых Василия Николаева. Почти сорок лет прослужил он у помещика, сколотил состояние в несколько тысяч, и вот…
Сгорели и дома управляющего писчебумажной фабрикой Квицинского. Говорили, что с них пожар и начался, что это — поджог, месть, что Квицинскому уже грозили поджогом за «его усердие» на пожарах. До Голышевых огонь не дошел.
Разлив рек, речек и оврагов в этом году был самый ничтожный. Такого маловодья старожилы не помнили.
5 мая ожидалось солнечное затмение, которого мстеряне тоже опасались, но день выдался такой пасмурный и темный сам по себе, что затмения почти и не заметили.
Иван Александрович заканчивал брошюру-отчет о двадцатипятилетии литографии. Хлопотал, чтобы дата эта не осталась незамеченной. Но главным своим занятием в этот год считал составление нового альбома — «Памятники русской старины».
Рисунки для него он готовил в течение нескольких лет. Религиозной поэзией средних веков называл он иконы. На этот раз Голышев решил рассказать о двух образах, тесно связанных с крестьянским бытом, — уже описанной раз им, очень распространенной в народе, «кумошной» иконе, прозванной еще иконой «двенадцати кумох-лихорадок», и о, тоже очень любимой народом, старой иконе, именуемой «лошадиным праздником». О второй иконе, на которой были изображены покровители скота архистратиг Михаил и святые Модест, Власий, Флор и Лавр, Иван Александрович уже писал в своих статьях и брошюре. Теперь толкование сопровождалось искусно выполненными изображениями икон. Расширился и комментарий.
В одной рецензии на альбом как-то отмечалось, что текст, мол, голышевских альбомов — не самое важное, что он часто заимствован из других источников и порой представляет собой сплошные цитаты. Но чтобы составить и текст из цитат, Голышев изучал множество книг. Вот и при работе над этим альбомом он ссылается на двадцать книг, тогда как текста в альбоме было всего три листа. И записки замечательно комментируют приложенные иллюстрации, давая полную историю и характеристику рассматриваемого предмета. Потом шло пять листов литографий иконных окладов, два листа — венцов с древних образов, золотых, серебряных; оригинальных рисунков, рельефных и гладких, с украшениями из поливы и финифти.
«Древние ризы, оклады, венцы с домашних икон в большинстве утратились, — писал Голышев, — они то и дело снимаются с икон и поступают в переделку или обращаются в лом, ввиду ценности и высокого качества употреблявшегося на них металла; причем не обращалось никакого внимания на фигурные рисунки, которыми наши предки так заботливо и усердно украшали свои родовые иконы».
Альбом «Памятники русской старины» вышел в 1883 году, с 17 листами рисунков и тремя оттисками с больших старинных медных досок. На него живо откликнулся журнал «Русская старина». Редакция отмечала, что уже давно знакома с «труженическою жизнью» Голышева и что «настоящий выпуск его издания превосходит все предыдущие его альбомы по своей внешности: видимо, литография в Голышевке близ Мстёры все более и более совершенствуется»; отмечалось также, что «достоинство» альбома — «в безукоризненно выбранных рисунках… Для исследования творчества русского народа, его верований и суеверий, его бытовой жизни в старину — как настоящий, так и предыдущий выпуски изданий г. Голышева составляют весьма полезные труды…».
