Каждый проступок граф обыкновенно разбирал самолично, допытываясь до мелочей. Сам устанавливал и процедуру исполнения кары. Как правило, предписывал наказывать провинившихся публично, в назидание другим. Но бывало нередко, что, исторгнув из себя весь порожденный проступком крестьянина гнев, Алексей Андреевич успокаивался и отменял назначенное наказание или же уменьшал степень его. Однако в тех случаях, когда проступком затрагивалась честь Грузинской вотчины, а значит и хозяина ее, граф был непреклонен. 21 марта 1805 года Аракчеев писал своему вотчинному голове: «Сего Марта 1 числа крестьянин деревни Гачева Андрей Федоров приходил ко мне с просьбою, что ему за сено не отдавали денег; а как по справке оказалось, что он будучи здесь в Петербурге с травою, от которой обрубил коренья, чистую продал на водочный завод, коренья помешал вместе с сеном и как бы хорошее сено продал, за которое ему и денег не платили, в чем он сам был виноват, то ты сбери смежных деревень на Грузино по мужику и в пример другим при оном собрании его хорошенько высеки, дабы впредь таковых шалостей не делал и тем мою вотчину не бесчестил, ибо один шалун других марает».
В последующем Аракчеев еще более усовершенствует практику применения наказаний к нарушителям заведенных им порядков. Дальнейшее развитие получит, впрочем, вообще вся система управления Грузинской вотчиной. К 1810 году сложился только остов ее. Но и достигнутое графом не могло не впечатлять посторонних. Повсюду царили чистота и порядок. Большинство крестьянских семей жило в новых просторных домах. Деревни и поля были прорезаны ровными, аккуратными дорогами. Был отстроен новый графский дом. Вокруг него раскинулся большой сад с огородами и цветочными клумбами. Аракчеев любил чистоту, порядок во всем и… цветы.
Начиная с 1804 года крестьянские дети Грузинской вотчины получали прививки от оспы. По документам видно, что за первые десять лет оспа была привита 1387 младенцам.
Граф нетерпимо относился к пьянству и с самого своего вступления во владение Грузиным беспощадно преследовал тех из крестьян, которые предавались данному пороку. В приказах к вотчинному голове он постоянно напоминал ему «стараться иметь смотрение, дабы менее было пьянства в отчине, и пьяниц и шалунов в Петербург не отпускать». Когда же сталкивался вдруг с фактом пьянства, брал бумагу и подробно расписывал вотчинному голове, какой каре должен тот подвергнуть пьяницу.
«Бывший у меня кучером, а ныне отпущенный в д. Березьево крестьянин Федор Филиппов, который будучи здесь в Петербурге с сеном, пришел ко мне на двор и против дома моего в кабаке, напившись пьян, учинил драку, о чем к тебе и дворецкий мой писал, за что его приказываю тебе, в 1-х, при собрании всех таковых пьяниц хорошенько высечь, во-вторых, когда откроется на кирпичном заводе работа будущею весною, то отдать его в оную на все лето, и наконец, в-третьих, приказываю тебе, так как прежде было заведено, чтоб таковых пьяниц в Петербурге не отпускать, на что тебе еще повторяю: иметь ты должен хорошее за оным смотрение». Такой приказ Аракчеев направил грузинскому голове Ивану Дмитриеву 23 января 1805 года.
Все пьяницы Грузина были у Алексея Андреевича на строгом учете. Граф запрещал другим своим людям дружить с ними. «Советую я тебе с Антоном Игнатьевым дружбы не иметь, — приказывал граф своему дворецкому Никите Федорову, — ибо естьли будешь дружбу с ним иметь, то твоя спина будет часто больна, да и не будет заживать (то советую тебе оное оставить с добрых слов), да и теща твоя будет опять взята во двор, то посоветуй с своей женой, как лучше, да так и живи, мой совет кажется для тебя лучшим».
В «Правилах о свадьбах», о которых уже шла выше речь, целых шесть статей из двадцати четырех Аракчеев посвятил пьянству. В них запрещалось пить на свадьбах вино и расписывалось, кто и какую ответственность должен нести в тех случаях, когда запрет нарушался.
Все, что Аракчеев успел сделать в Грузинской вотчине и в военных поселениях до Отечественной войны, было еще только началом — первыми опытами. Но в этих опытах уже виднелись контуры той «аракчеевщины», что в последнее десятилетие царствования Александра I выльется в целую административную систему.
Глава девятая
«СИЯТЕЛЬНЕЙШИЙ ГРАФ»
Два года, предшествовавшие вторжению наполеоновской армии в Россию, — 1810-й и 1811-й — составили в жизни графа Аракчеева особый период. Никогда не был он так покоен и доволен собой, как в эту пору. И до нее, и после Алексей Андреевич частенько сетовал на собственную судьбу, поругивал чиновную свою участь. В 1805 году он мог, например, в письме к матери назвать свою службу «проклятой» и заявить о ней: «…Я проклинаю, что опять в оную муку попал». В 1810 году в аракчеевских письмах звучали совсем другие нотки — граф был рад своей службе и доволен жизнью. А в летние месяцы названного года, судя по собственным его признаниям, прямо блаженствовал. «Я нынешним летом очень доволен, жил спокойно и много пробыл в Грузине», — писал он 16 сентября И. Т. Сназину.
Для довольства у Аракчеева были все причины. Не прошло и месяца после посещения Грузина Его Величеством, как пожаловала туда Ее Высочество Екатерина Павловна. Граф две недели пребывал в своем имении, ожидая ее приезда. Великая княгиня, писал он 3 июля брату Петру, «изволила 28 числа июня прибыть в Грузино в 4 часа по полудни и пробыла до 12-ти часов ночи и изволила кушать в моем доме и везде гуляла и отменно всем была довольна».
Визиты государя и его любимой сестры к Аракчееву убедительно говорили всем, что граф при царском дворе в чести, что он ценим. Известие о том, что император Александр посетил Грузино, было немедленно распечатано в российских и даже иностранных газетах. Но и сам Алексей Андреевич, польщенный государевым вниманием, спешил сообщить своим знакомым об оказанной ему высочайшей почести. Александр не успел еще покинуть Грузино, а граф уже слал радостное послание министру внутренних дел Осипу Петровичу Козодавлеву. Тот ответил сразу: «Милостивый Государь Граф Алексей Андреевич. Сего утра рано обрадован я был милостивым своеручным письмом вашим. Излишним почитаю я повторять вашему сиятельству уверения мои, что всякое удовольствие и благополучие, с вами случающееся, я принимаю с чувством искренно вам преданного и от всего сердца вас любящего и почитающего человека. Мне остается вам кратко сказать, что очень и очень обрадован был известием о посещении, и столь долгом и важном, какого удостоилось прекрасное село Грузино. Ежели бы сегодняшняя газета не была уже напечатана, то бы я, без сомнения, сего же дня поместил сие известие: в субботу «Северная почта» будет украшена оным»[158].
