Согласно плану армия форсирует Делавэр в трех местах: Джон Кадваладер и Джозеф Рид поведут тысячу пенсильванских ополченцев и 500 ветеранов из Род-Айленда через Бристоль на Берлингтон. Генерал Джеймс Эвинг во главе семисот пенсильванцев перейдет реку прямо напротив Трентона и будет удерживать мост через бухту Ассунпинк, отрезав противнику путь к отступлению. Основные силы — 2400 солдат, возглавляемые Вашингтоном, Грином, Салливаном и Стерлингом, — переправятся через Делавэр в десяти милях выше по течению, а затем двинутся к Трентону, разделившись на две колонны, с пушками Нокса впереди. Переправу назначили на полночь 25 декабря. К пяти утра обе колонны должны были достичь Трентона и начать атаку в шесть, еще до рассвета. Офицерам было приказано укрепить на шляпах клочки белой бумаги, чтобы их можно было отличить. Соблюдать секретность и тишину. Выходить из рядов запрещается под страхом смерти.
Джеймс Грант, находившийся в Нью-Брансуике, 24 декабря получил сведения, что мятежники намереваются атаковать Трентон. Хотя он и не считал их способными это сделать, но всё же велел Раллю быть начеку.
На Рождество погода испортилась: с северо-востока надвигалась буря, по вздувшейся реке неслись обломки льда. Рид приехал из Бристоля вместе с доктором Бенджамином Рашем и застал Вашингтона в удрученном состоянии. Во время разговора, вводя Рида в курс дела, главнокомандующий что-то писал на клочках бумаги. Один из них упал к ногам Раша. Там было написано: «Победа или смерть», — это был ночной пароль.
Около двух часов дня в лагере послышалась барабанная дробь и армия двинулась к реке; каждый нес на себе заряды на 60 выстрелов и паек на три дня.
В пять часов Иоганн Ралль получил предупреждение от Гранта. Вскоре дюжина часовых была обстреляна в темноте американским патрулем, который быстро скрылся. Ралль лично объехал в пургу все посты, убедился, что всё в порядке, и решил, что та перестрелка и была атакой, о которой его предупреждали. Велев на всякий случай своим солдатам спать, положив рядом ружья, и быть готовыми к бою в любую минуту, он пошел к местному купцу, в доме которого отслужили рождественскую службу, а потом играли в карты. Игру пришлось прервать, когда некий доброжелатель принес еще одно тревожное сообщение, но Ралль молча сунул его в карман: в такую погоду добрый хозяин собаку на улицу не выгонит. Какая тут может быть атака!
Когда стемнело, пошел дождь. У переправы американцев ждали длинные, в 40–60 футов, плоскодонки с высокими бортами, выкрашенные в черный цвет, с острым носом и кормой. Раньше в них перевозили чугунные чушки с металлургического завода под Филадельфией; в самую большую могло войти, стоя и прижавшись друг к другу, до сорока солдат. При полной нагрузке они давали осадку всего в два фута и могли причалить прямо к берегу. Самым сложным было перевезти пушки и полсотни лошадей для офицеров. Бригадный генерал Генри Нокс отдавал приказы, перекрывая своим мощным басом вой ветра и шум дождя. Люди Гловера творили чудеса, орудуя восьмифутовыми веслами и шестами. Вашингтон пересек бурлящую реку одним из первых и наблюдал за переправой с той стороны.
Около одиннадцати разразилась настоящая буря, мокрый снег превратился в крупу, нещадно хлеставшую по лицам. Дожидаясь своей очереди переправляться, солдаты ломали заборы, сухие ветки и разводили костры, поворачиваясь к огню то передом, то задом.
Переправа завершилась только к трем утра, с большим отставанием от графика. Поскольку весь план был основан на эффекте внезапности, атаку было впору отменить, но Вашингтон решил идти вперед: возвращаться было бы просто глупо.
Разумеется, он не знал, что генерал Эвинг отменил атаку на Трентон из-за льдин, мчавшихся по реке. В Бристоле Кадваладер и Рид сумели переправить часть войск на другую сторону реки, но пушки застряли, и поэтому они тоже повернули назад. Сам Рид с одним офицером, жалея своих лошадей, не стал возвращаться и остался в Нью-Джерси, спрятавшись в доме друга.
Солдатам Вашингтона теперь предстояло пройти девять миль до Трентона. Первые полмили невидимая в темноте обледеневшая дорога шла круто в гору, а затем спускалась в овраг. Несколько человек несли фонари; к пушкам прикрепили факелы, но всё равно не было видно ни зги. Люди брели молча, отворачиваясь от ветра, оскальзывались, падали, подымались; два человека не встали — замерзли насмерть.
Через пять миль колонна разделилась: Салливан повел своих людей по правой дороге, Вашингтон и Грин — по левой. Главнокомандующий ехал вдоль колонны, повторяя: «Ради бога, держитесь своих офицеров». Ему доставили сообщение от Салливана: оружие намокло, стрелять нельзя. «Скажите генералу: пусть используют штыки», — приказал Вашингтон.
Обе колонны вышли к Трентону одновременно, вскоре после восьми. Уже час как рассвело, но сквозь метель было трудно что-либо разглядеть.
В город вели две дороги — улицы Короля и Королевы, спускавшиеся с холма; по ним и предстояло атаковать. Ветер теперь дул в спину американцам, подгоняя их, и в лицо гессенским часовым, которые поначалу не поняли, кто на них идет и каковы силы нападающих.
Американцы начали стрелять. Немцы подпустили их поближе, а затем принялись быстро отходить, отстреливаясь, как их учили.
Вашингтон смотрел с холма, как его люди, проведшие всю ночь на ногах, промокшие, продрогшие, с ненадежным оружием ринулись в бой, словно судьба всего мира зависела теперь от них.
Гессенцы выскакивали из домов на улицу; били барабаны, визжали флейты, офицеры выкрикивали приказы по-немецки. Но артиллерия Нокса уже заняла позиции. Первые же выстрелы в мгновение ока очистили улицы, на которых остались лежать мертвецы.
Устремившись в переулки, гессенцы натыкались на людей Салливана с примкнутыми штыками. Завязалась яростная рукопашная. В середине улицы Короля немцы выкатили полевое орудие, но полдюжины виргинцев капитана Уильяма Вашингтона, дальнего родственника главнокомандующего, и лейтенанта Джеймса Монро бросились туда, отбили пушку и повернули ее против врага.
Поднятый с постели полковник Ралль быстро вскочил на коня, собрал своих людей и повел их в атаку сквозь метель — как принято, стройными рядами, но они быстро поредели и смешались. Ралль приказал отступать к фруктовому саду; тут, смертельно раненный, он упал с коня. В саду гессенцы, поняв, что окружены, побросали оружие и сдались. Джеймс Уилкинсон (тот самый, присутствовавший при пленении генерала Ли) примчался к Вашингтону с донесением о сдаче немецких наемников. «Майор Уилкинсон, это славный день для нашей страны», — с чувством сказал генерал, крепко пожав ему руку.
