— У меня послание для полковника Торникрофта, — произнес он.
— Прочтите, — кивнул мне Торникрофт.
Я вскрыл конверт. Послание было коротким. «Направляем к Вам 400 саперов и свежий батальон, — говорилось в нем. — К утру окопайтесь на позиции». Но полковник Торникрофт, взмахнув своей тростью, развернул подкрепление, и мы все вместе зашагали вниз. Тьма стояла кромешная, и, чтобы отыскать штаб Уоррена в лабиринте камней, мне потребовался целый час. Генерал спал. Я разбудил его, тронув за плечо:
— Полковник Торникрофт здесь, сэр.
Генерал, этот прелестный старый джентльмен, воспринял происшедшее очень спокойно. Мне было искренне его жаль. Как жаль и армию.
Полковник Торникрофт серьезно провинился, покинув вопреки распоряжению генерала позицию, которую сам же столь мужественно и ценой многих жертв защищал. Необычайная храбрость, которую он демонстрировал на протяжении всего этого дня, и тот факт, что лишь его решимость несколько раз предотвращала фатальную капитуляцию, освободили полковника от ответственности за военное преступление. Во всяком случае, не тем, кто так долго не давал ему внятных указаний, было судить его. Если бы молодой энергичный дивизионный генерал, разработавший план операции, с вечера сам поднялся к нему на вершину и лично все организовал, великой трагедии, возможно, удалось бы избежать.
Буры тоже понесли серьезные потери и были сильно деморализованы тем, что высота им никак не покорялась. Они уже начали отступать, когда подоспевший из Ледисмита Луис Бота, который за два месяца прошел путь от рядового до главнокомандующего, развернул их и повел на штурм. Масштабы бойни ужаснули всех. Неглубокие окопы полнились трупами и ранеными. Погибло почти сто офицеров. Водворившись на Спайон-Копе, Бота вывесил флаг перемирия, предлагая нам оказать помощь своим раненым и схоронить убитых. Двадцать пятого ничто не нарушало тишины. Двадцать пятого и двадцать шестого наш длиннющий обоз прогрохотал по мостам в обратную сторону, и ночью двадцать шестого за реку ретировались все наши боевые части. Я так и не понял, почему буры не обстреливали мосты. Так или иначе, мы благополучно переправились, и сэр Редверс Буллер получил возможность объявить, что отступление он провел, «не потеряв ни единого солдата и ни единого фунта припасов». Что еще хорошего можно было сказать о шестнадцатидневных действиях целого армейского корпуса, унесших почти две тысячи жизней?
Затем Буллер нацелился на горный хребет, протянувшийся на восток от Спайон-Копа до пика Дорн-Клооф. Армия получила подкрепления. Артиллерия увеличила количество пушек до ста единиц, в том числе и за счет пятидесятифунтовых дальнобойных судовых орудий. План был хитроумным, но объяснить его нетрудно. Через реку в районе Потджитерского брода был наведен мост. Предполагалось, что пехотная бригада при мощной поддержке артиллерии ударит по центру расположения буров. Пока все внимание противника будет сосредоточено здесь, еще три бригады спустятся на две мили вниз по реке и быстро соорудят там второй мост. Одна из этих бригад двинется влево и атакует хребет Вааль-Кранц, а две другие пойдут на штурм Дорн-Клоофа. Чуть позже две кавалерийские бригады, регулярная и наша, с батареей конной артиллерии проскачут галопом к Клип-Поорту через брешь, которая, как надеялись, образуется в результате этих расходящихся дуговых атак. Мы несколько встревожились, когда нам рассказали все это накануне вечером в обстановке строжайшей секретности. Ведь местность, которую мы наблюдали в бинокли со Спирманс-Хилла, была очень неровной, бугристой, усыпанной валунами, изрезанной речушками и ручьями и поросшей кустарником. Преодолевать все это верхом — поистине тяжкое испытание. Однако мнения нашего на сей счет никто не спрашивал.
Первыми в дело вступили наши пушки, открывшие массированный огонь с гребня Зварт-Копа, и, когда наши длинные кавалерийские колонны медленно потянулись со Спирманс-Хилла к реке, нам представилась потрясающая картина. Позиции неприятеля на хребте Вааль-Кранц, разносимые взрывами, дымились подобно вулканам. Я добился назначения в ЮАЛК для моего девятнадцатилетнего брата. Он прибыл к нам двумя днями ранее, и сейчас мы ехали вместе. Бригада Литлтона, переправившись по второму мосту, развернулась влево и атаковала Вааль-Кранц с востока. Там, где наступление захлебывалось, рылись окопы. Наступил черед второй бригады, но местность за нижним мостом была крайне неподходящей для быстрого марша. Вскоре один из батальонов оказался втянут в жестокую схватку, и продвижение других частей бригады застопорилось. Таким образом, около четырех часов пополудни сообщили, что до следующего дня нам дарована передышка. Мы разбили лагерь у подножия гряды, где вражеские снаряды нас почти не беспокоили. Хотя обоз наш находился всего в пяти милях позади нас, с собой мы могли взять лишь самое необходимое для планируемого прорыва сквозь брешь, буде эта брешь образуется. Ночь была холодная. Полковник Бинг и я спали под одним одеялом. Когда он поворачивался на бок, я мерз. Поворачиваясь сам, я стягивал с него одеяло. Ему это не нравилось. Он же был полковником! Когда настало утро, я перекрестился.
Между тем генерал Литлтон и его стрелки хорошо укрепились на склоне. С рассветом они ожидали обстрела, и ожидания их оправдались. Однако, окопавшись со всем тщанием, они целый день продержались под градом снарядов и отбили несколько ружейных атак ценой лишь двух сотен убитых и раненых. Мы наблюдали за ними из лагеря, сохраняя хладнокровие благодаря одной только мысли: час нашей скачки вот-вот придет. Но он не пришел. В ту же ночь бригаду Литлтона отвели обратно за реку. Понтонные мосты разобрали, и вся наша армия, потеряв около пятисот бойцов, без спешки двинулась назад к лагерям Чивли и Фрер, откуда мы за месяц до этого отправились освобождать Ледисмит. Между тем его защитники уже поедали лошадей и мулов. Сэр Джордж Уайт заявил, что способен обороняться еще полтора месяца. Однако на то, чтобы выдвинуться нам навстречу, у него уже не было сил. Он мог лишь сидеть на месте и подольше не поддаваться голоду. Перспектива, таким образом, вырисовывалась весьма мрачная.
Глава 25
Прорыв осады Ледисмита
Несмотря на досадные сбои в ходе военных действий, два месяца сражений за Ледисмит стали одним из счастливейших воспоминаний моей жизни. Хотя наша нерегулярная кавалерийская бригада проводила в сражениях по меньшей мере три дня из пяти, потери британцев, не считая потерь при Спайон-Копе в полку Торникрофта, были невелики. Не успев опомниться от одной стычки, мы ввязывались в другую, и каждая обходилась нам в пять-десять жертв. День за днем мы выезжали на рассвете то на левый, то на правый фланг и задирали буров, носились туда-сюда, взбирались на скалистые пригорки, видели вдали улепетывающик всадников, нет-нет да и слышали свист пуль, нет-нет да и делали пару прицельных выстрелов и благополучно возвращались в лагерь к хорошему ужину и веселой остроумной компании. В то же время я регулярно слал письма и телеграммы в «Морнинг пост», откуда мне сообщали, что мои корреспонденции завоевали широкое признание влиятельной публики. Я свел знакомство со всеми генералами и прочими шишками, имел доступ к любому и всюду встречал хороший прием. Мы жили здоровой жизнью на свежем воздухе, в прохладе — ночью, на ярком солнышке — днем, не испытывая недостатка в пиве, говядине и курятине. Отличные натальские газеты частенько доставлялись к нам еще засветло прямо на передовую и уж обязательно ждали нас вечером по возвращении. Существовало лишь настоящее, полное увлекательных событий. Никаких забот, никаких сожалений о прошлом, никакого беспокойства о будущем; никаких трат, никаких кредиторов, никаких сложностей, а жалованье мое между тем благополучно скапливалось дома! Попав в плен, я счел своим долгом написать из Претории в «Морнинг пост» и освободить их от обязательств по контракту, так как мне казалось, что в качестве корреспондента я утратил для них ценность. Они отвергли мое предложение, но прежде чем весть об этом меня достигла, я уже был свободен. Отношения мои с редакцией оставались превосходными, и лучших работодателей я и вообразить себе не мог.
