Многотрудная деятельность наших дипломатов отнюдь не исчерпывается приемами и празднествами (хотя и на них работники посольства остаются при исполнении обязанностей). Именно сложность работы дипломата стала на определенном этапе отпугивающим моментом для подрастающей смены, которая часто считала предпочтительной банковскую сферу. Радует, что сейчас молодежь снова стала тянуться к дипломатической профессии. Без дипломатии государственная политика строительства Большой Европы будет пробуксовывать. Работы здесь непочатый край – ее надолго хватит на всех.
В период подготовки и реализации германского единства у нас в Берлине сложилось впечатление, что «дома» нет четкого представления о том, что происходит в Германии. Это явствовало как из бесед с приезжающими из СССР людьми, так и из публикаций советских средств массовой информации, за которыми мы внимательно следили. Помимо всего прочего, бурные события внутри страны совершенно понятным образом отвлекали внимание от заграничных дел. Между тем понимание ситуации в важнейшей для нас европейской стране было совершенно необходимо для выправления проводившейся Москвой политики в отношении Германии. Поэтому я охотно откликнулся на предложение главного редактора журнала «Международная жизнь» Б.Д. Пядышева (кстати, моего однокурсника) подготовить несколько статей о значении для нас германских событий. В течение 1990-1992 гг. в этом журнале была опубликована серия моих материалов по Германии. Воспроизводимая ниже дословно статья, появившаяся в августе 1991 года, представляется мне показательной с точки зрения начавшегося процесса осмысления произошедшего. Ее обличительный пафос был, однако, избирательным. Мой тогдашний официальный статус не позволял указывать пальцем на действующих руководителей, но я рассчитывал, что читатель поймет сарказм моих рассуждений о «триумфах» и «чудесах» в применении к череде капитуляций, сопровождавших деятельность адептов «нового мышления». Я надеялся способствовать формированию такой политики, которая учитывала бы национальные интересы нашей страны. Иллюзии были характерной чертой того времени.
«Международная жизнь» № 8, август 1991 г.
И. Максимычев, советник-посланник посольства СССР в ФРГ, отделение в Берлине, кандидат исторических наук
Германия и мы
В период мирной революции в ГДР, да и после нее, самым цитируемым – в политическом контексте – поэтом страны опять стал Генрих Гейне. Чаще других приводились известные строчки его поэмы «Германия. Зимняя сказка»: «Только вспомню ночью о Германии – тотчас, как рукой, снимает сон». Ни для кого, в самом деле, не секрет, что воссоздание немецкого гиганта в сердце европейского континента вызывало и продолжает вызывать отнюдь не однозначные эмоции – от надежды на то, что Европа сможет употребить во благо своим интересам возросшую энергию немцев, вплоть до панического страха перед новой гегемонией Германии.
Буквально в каждом повороте событий на немецкой земле, в каждом политическом решении германских руководителей многие ищут потаенный смысл – знак того, куда пойдут немцы в дальнейшем, с кем они будут сближаться, от кого отдаляться, кому германское объединение принесет выгоды, а кому – ущерб. Подобно генералам, «полностью готовым к минувшей войне», политологи ничтоже сумняшеся также готовы проецировать в будущее реалии прошлых лет. Между тем новый этап развития потому и новый, что отличается от прежнего по ряду существенных моментов.
Ход истории подтвердил правильность стратегического решения Советского Союза в пользу скорейшего преодоления глобальной конфронтации. Вместе с тем в начале движения невозможно предвидеть все его зигзаги и повороты. И поэтому нельзя согласиться с теми, кто по каким бы то ни было причинам теперь утверждает, будто исчезновение ГДР с самого начала входило в расчеты инициаторов политики нового мышления. Это абсурд. Ликвидация ГДР никогда не входила и не могла входить в нашу внешнеполитическую стратегию.
Просто немыслимо себе представить, чтобы кому-то из внешнеполитических лидеров Советского Союза пришло в голову способствовать упразднению социалистического содружества – одной из несущих опор формировавшейся в Европе коллективной системы безопасности, которой мы так долго добивались. Ведь ГДР наряду с СССР была краеугольным камнем содружества. Новое мышление дало нашей политике необходимый запас гибкости, чтобы она была в состоянии признавать существующие реальности и мириться с тем, что является неизбежным. Мы стали подходить к тому, чтобы по достоинству оценить всю значимость фактора времени при принятии и проведении в жизнь внешнеполитических решений. Но по собственной воле подрывать свои позиции – к этому новое мышление не звало и никоим образом не могло звать.
Если и можно в чем-то упрекнуть нашу прошлую «германскую политику» (то есть политику в отношении германских дел), то скорее в неподвижности, заскорузлом консерватизме, чем в стремлении к каким-либо коренным переменам в центре Европы. Разумеется, мы хотели развития мирного, добрососедского и взаимовыгодного сотрудничества с ФРГ, но никто и не помышлял идти к этой цели за счет наших отношений с ГДР. Наша политика и на германском направлении состояла главным образом в том, чтобы добавлять к уже имевшейся основе (весьма пестрой по своим исторически сложившимся составным частям) все новые политические слои в соответствии с новейшими веяниями.
Притом никого, казалось, не заботило, а не вступают ли в непримиримое противоречие друг с другом отдельные элементы получившегося слоеного пирога и не может ли привести это к неожиданному эффекту. В прошлом из-за такой манеры вести дело получалось, что при искреннем желании руководства страны жить в условиях мира, спокойствия и разрядки мы посылали танки в Прагу в августе 1968-го и в Кабул в декабре 1979 года. Хотя катастрофические итоги этого общеизвестны, с концом застоя вовсе не исчезли укоренившиеся при нем методы формирования политики.
В сфере германских дел создавалось такое впечатление, будто советская внешняя политика всерьез уверовала в то, что историческое развитие в центре Европы завершилось на веки вечные. После экономического спасения восточной зоны оккупации Германии в 1948-1949 годах в результате «берлинской блокады», после военного спасения ГДР в ходе народных волнений в июне 1953 года, после политического спасения республики ценой возведения злополучной «стены» в августе 1961 года Советский Союз словно утратил интерес к возможности активно воздействовать на обстановку в германском регионе.
