в политической экономии. Пребывание в Англии не прошло для него бесплодно, он там много читал по этим вопросам и приобрел известные познания. В России в то время никто не превосходил его познаниями по части государственного управления, какие только можно было почерпнуть из современной французской и английской литературы. Его практический ум не поддавался обольщениям пустых теорий и умел всегда останавливаться в границах возможного. Он обладал искусством и умением обходиться не только с отдельными личностями, но и со всем русским обществом, которое прекрасно изучил».
Н.Н. Новосильцев
М.А. Корф [44] пишет о «словообильном Новосильцеве» (именно так он его называет): «Николай Николаевич Новосильцов, племянник старого графа Александра Сергеевича Строгонова (президента Академии художеств), человек с светлым умом, образованный, даже в некоторой степени ученый, долго жил в Англии и изучил технику и механизм тамошнего управления, но совсем почти не знал России, никогда ничем не управлял и в характере своем имел много легкомысленной ветрености. Те, которые знавали Новосильцева в позднейшее время, с его монархическими идеями и убеждениями, очень ошибаются, думая, что он прежде, под влиянием своей англомании, был либералом в западном смысле, и уже только впоследствии, пройдя чрез школу опыта, переменил свой образ мыслей. Он, напротив, в понятиях своих о благе России, всегда был решительным абсолютистом, хотя и в лучшем, конечно, значении этого слова.
Стараясь отклонять молодого императора от Лагарповского ультралиберализма, Новосильцев стремился к тому, чтобы основать управление на общей централизации и все национальности России спаять в одну. Освобождение низшего класса от рабства также было совершенно чуждо его желаниям. Тем страннее и необъяснимее казалась тесная его дружба с Чарторыйским, которого понятия и взгляд на эти предметы были диаметрально противоположные».
Комитет общественной безопасности
Comité du salut public (Комитет общественной безопасности), или просто «неформальный комитет», так в шутку называл свой тайный комитет молодой император.
В 1796–1801 гг. их уже четверо — Виктор Павлович Кочубей, Павел Александрович Строганов, Адам Ежи Чарторыйский и Николай Николаевич Новосильцев. Александр называл их своими «молодыми друзьями», а сами себя они назвали «негласным комитетом». И они мечтали о Конституции, в то время как их жизни, включая жизнь самого Александра, находились в полной власти одного из самых подозрительных и деспотичных российских императоров.
Благоразумный Кочубей, вероятно, уставший уже от «приливов» и «отливов» монаршего гнева и приязни, в 1799 г., после смерти Безбородко и назначения на его место Панина, ушел в отставку и уехал в свое малороссийское имение — Диканьку. Александру же негде укрыться. За границу уехал и Новосильцев, в 1796 г. после того, как участвовал в подавлении восстания в Польше и Литве (1794 г.), он вышел в отставку и жил в Лондоне, где слушал лекции по физике, математике и медицине.
Чарторыйского Павел выслал за границу, в Италию, назначив его послом к королю Сардинии. Варвара Головина так описывает причины его удаления: «Князь Чарторыйский, оставаясь близким другом Александра Павловича, дал повод к клевете, при помощи которой старались испортить репутацию великой княгини Елизаветы». По ее словам, Мария Федоровна обвинила невестку в том, что отцом ее маленькой дочери является не Александр, а Чарторыйский. «Войдя в комнату, где обыкновенно дожидались его великие княгини, Павел, не говоря ни слова, схватил Елизавету за руку, повернул лицом к свету и уставился на нее самым оскорбительным образом. Начиная с этого дня он не разговаривал с ней в течение трех месяцев, — рассказывает Головина и поясняет. — Императрица обратила внимание императора на то странное обстоятельство, что великая княжна была темноволосой, в то время как и Александр, и Елизавета оба были блондинами».
Недоверие — «основной инстинкт» в правящих семьях. В свое время Павел подозревал, что его мать готовит новый переворот, собирается арестовать его и передать корону сразу своему любимому внуку. А сейчас этот внук подозревал, что отец хочет, не смотря на принятый им же закон о престолонаследии, отстранить Александра от власти и передать корону младшему брату Марии Федоровны, принцу Вюртембергскому, женив того на своей дочери. Возможно, это — одна из причин, по которым Александр, зная о созревающем заговоре против отца, ничего не предпринял.
Так или иначе, в 1801 г., когда власть перешла к Александру, «негласный комитет» полностью сформирован и готов вплотную заняться перестройкой государственного аппарата России.
Итак, юные либералы принимаются за дело.
Когда-то, еще в Царском Селе, Александр предполагал, что монархия в России должна стать выборной, как в Польше, и высказывал надежды, что ему будет позволено жить на лоне природы «простой, спокойной, уединенной жизнью на какой-нибудь ферме, в приятном далеком уголке» и кормить себя трудами рук своих.
Чарторыйский возражал ему, говоря, что если выборная монархия плохо «работала» в Польше, то в России она будет работать еще хуже. «Я добавлял, что, по крайней мере, на этот раз Россия ничего бы не выиграла, так как она могла бы потерять того, кто был наиболее достоин стать у власти, кто питал самые благодетельные, самые чистые намерения».
То же самое делали и другие «молодые друзья». И сообща убедили Александра не бросать кормила власти. Теперь же, по словам Адама Чарторыйского, молодого императора «захватила железная рука действительности: он отступал перед силою обстоятельств, не обнаруживал господства над ними, не отдавал еще себе отчета во всем объеме своей власти и не проявлял умения применять ее на деле».
Все началось с вечерних дружеских разговоров: «Мы пользовались в то время привилегией являться к столу императора без предварительного приглашения. Наши тайные собрания происходили два или три раза в неделю. После кофе и короткого общего разговора император удалялся, и в то время как остальные приглашенные разъезжались, четыре человека отправлялись через коридор в небольшую туалетную комнату, непосредственно сообщавшуюся с внутренними покоями Их Величеств, куда затем приходил и государь. Там обсуждались различные преобразовательные планы; не было вопроса, который бы не затрагивался в этих беседах. Каждый нес туда свои мысли, свои работы, свои сообщения о текущем ходе правительственных дел и о замеченных злоупотреблениях власти. Император вполне откровенно раскрывал перед нами свои мысли и свои истинные чувства. И хотя эти собрания долгое время представляли собой простое препровождение времени в беседах, не имевших практических результатов, все же, надо сказать правду, что не было ни одного внутреннего улучшения, ни одной полезной реформы, намеченной или проведенной в России в царствование Александра, которые не зародились бы на этих именно тайных совещаниях.
Тем временем настоящее правительство, — сенат и
