Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

Но ведь мы знаем, что на рифмы и стихотворные размеры, как на вкус и цвет, товарищей нет.

Возьмем поэтов одной и той же поры. Скажем, Маяковского, Есенина и Пастернака. Как различны их рифмы и размеры. Пастернак и Есенин не пользовались свободными размерами и не располагали стихи «лесенкой», как Маяковский или Асеев, и тем не менее стихи их звучали вполне современно.

А ведь у иных поэтов те же формы и размеры, что у Пастернака и у Твардовского, кажутся старообразными, старомодными.

Значит, дело в содержании, в словаре и в интонациях, которые заключены в этих размерах.

Мы понимаем, для чего Маяковскому нужна была его «лесенка», без которой многие не могли бы прочесть его еще необычный для того времени стих, но часто недоумеваешь, зачем и чего ради пользуются той же лесенкой многие стихотворцы, которым она вовсе не нужна.

Оценивать богатство или бедность рифм или тех или иных стихотворных размеров нельзя без учета индивидуального характера того или иного автора.

Это ведь не объективный товар, подлежащий рыночной оценке.

Правда, существуют бедные и богатые рифмы, простые и сложные размеры и ритмы.

Но, пожалуй, только новичку надо объяснять, что черпать рифмы из «мелочишки склонений и спряжений»[47] есть путь наименьшего сопротивления и что стихотворных размеров и форм на свете гораздо больше, чем те, на которые он случайно набрел.

Но и тут надо сделать оговорку. Желание блеснуть новой и сложной рифмой часто ведет к механическому стихоплетству — вроде известных стихов Д. Минаева[48] «Даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром» или «Муж, побелев, как штукатурка, воскликнул: — Это штука турка!»

Другое дело счастливо найденная и естественно составленная рифма Маяковского:

Интересно отметить, что новые, щегольские, в первый раз найденные рифмы встречаются у Пушкина, главным образом, в сатирических стихах, — например:

А в таких строгих стихах, как «Пророк», он спокойно рифмует слова «мечом» и «огнем», «лежал» и «воззвал», ибо всему свое место и свое время.

Точно так же и Маяковский вводит в самые патетические строфы своего стихотворения «Во весь голос», написанного свободным размером, строгие классические ямбы.

Вообще можно сказать молодому поэту: не сотвори себе кумира из рифмы, из стихотворных размеров, из так называемой инструментовки стиха. Все это живет в стихе вместе, и гипертрофия каждого из этих слагаемых ведет к механизации стиха.

Хороши стихи, богатые аллитерациями. Но ведь можно назвать превосходные стихи, в которых никаких аллитераций нет. Особая прелесть этих стихов заключается именно в разнообразии звуков. Найдите, например, аллитерации в одном из самых замечательных стихотворений Пушкина «Я вас любил. Любовь еще, быть может…».

Достоинством стихов обычно и по справедливости считается их образность.

Но вы не найдете ни одного поэтического образа, метафоры, сравнения в упомянутом выше лирическом стихотворении Пушкина. А между тем оно в высокой степени поэтично.

Значит, и поэтический образ тоже не должен быть кумиром.

Я знаю молодых поэтов, которые так стремятся украсить свои стихи новыми, смелыми до дерзости образами и уподоблениями и так прошивают стихи аллитерациями, что и слова не могут молвить в простоте.

Читая такие стихи, приходишь к мысли, что формалист — это человек, не овладевший или не вполне овладевший формой.

Я знал кружки, руководители которых рекомендовали молодым поэтам всевозможные стихотворные упражнения. Они полагали, что, сочиняя по их заданию рондо, сонеты и венки сонетов, участники кружка овладевают поэтическим мастерством. Но вряд ли кому-либо из них это принесло сколько-нибудь существенную пользу. Писать стихи «вхолостую», упражняясь в стихотворной технике, это все равно, что учиться плавать на суше.

Каждое совещание, посвященное работе молодых писателей, как бы открывает новую страницу нашей поэзии и прозы.

К сожалению, я лишен возможности присутствовать на нынешнем совещании и вынужден ограничиться сердечным приветом его участникам да несколькими мыслями, соображениями и пожеланиями, которыми хотел бы с ними поделиться.

Мне довелось участвовать в первой — послевоенной — встрече с литературной молодежью. Уже тогда можно было различить в общем хоре свежие и новые голоса.

С несколькими молодыми поэтами мы познакомились в годы войны. Мы приметили и запомнили тех, кто успел проявить свой облик и почерк, — Семена Гудзенко, Алексея Недогонова, Александра Межирова, Сергея Наровчатова.

А других узнали еще до того, как они стали печататься. Так вошли в литературу такие острые, думающие, своеобразные поэты, как Борис Слуцкий, Дав. Самойлов, Н. Коржавин.

На первом совещании в Союзе писателей мы встретились с целой плеядой молодых и по возрасту и по стажу прозаиков и поэтов. Это были младшие участники войны, лишь недавно снявшие с себя армейскую шинель. И темы их были по преимуществу фронтовые.

Некоторых из них и тогда уже нельзя было причислить к начинающим, несмотря на их возраст. Такими были, например, Евгений Винокуров и Константин Ваншенкин, теперь уже вполне зрелые поэты.

С тех пор каждый год открывал нам все новые и новые имена. Их теперь не так-то легко перечислить. Даже наиболее заметные среди них составили бы довольно большой список.

И те, кто появился в литературе всего только лет пять — семь тому назад, уже чувствуют себя почти стариками рядом с молодежью, самоутверждающей и задорной, которая пришла после них.

Об этом хорошо говорит в своем стихотворении один из таких «стариков» — Евгений Евтушенко:

(«Новый мир», июль 1962 г.)