Каждый храм имел свои собственные характерные особенности, хотя золоченая перегородка[5] и подсвеченные фрески на всех стенах и даже на внутренней части купола были общими для всех.
Затем мы прошли в Сокровищницу и увидели троны, короны и драгоценности — в таком количестве, что начинаешь думать, что эти предметы встречаются чаще, чем ежевика. Некоторые троны и проч. буквально усыпаны жемчугом.
Затем нас провели по дворцу, после которого, я думаю, все другие дворцы покажутся убогими и миниатюрными.
Я измерил шагами один из залов для приемов и посчитал, что его длина составляет восемьдесят ярдов, в ширину же, наверное, двадцать пять — тридцать. Таковых было по крайней мере два и еще множество других больших помещений — все с высокими потолками и изысканно убранные, от пола, инкрустированного атласным деревом и проч., до расписных потолков, богато украшенных позолотой; на стенах жилых помещений вместо обоев — шелк или атлас, и все обставлено и украшено так, словно богатство владельца поистине безгранично. Оттуда мы перешли в ризницу, в которой, помимо баснословной роскоши и богатства одеяний, жемчугов, драгоценностей, распятий и икон, хранятся три огромных серебряных сосуда для приготовления елея, используемого при крещении и проч., который поставляют отсюда в шестнадцать епархий… После ужина мы, как было договорено, поехали к г-ну Пенни и вместе с ним отправились посмотреть русскую свадьбу — это была весьма интересная церемония.
Там был большой хор из собора, который спел длинный прекрасный псалом перед тем, как началась служба, и дьякон (из Успенской церкви) исполнил речитативом несколько фрагментов службы самым потрясающим басом, какой мне доводилось слышать, постепенно повышавшимся (наверное, меньше чем на половину ноты зараз, если это возможно) и усиливавшимся в громкости звука по мере того, как его голос повышался, пока последняя нота не разнеслась по всему зданию как многоголосый хор. Я и представить себе не мог, что одним только голосом можно добиться такого эффекта.
Одна часть церемонии, венчание новобрачных, была почти гротескной.
Принесли две роскошные золотые короны, которыми священник, исполнявший церемонию, сначала помахал перед ними, а потом возложил на их головы — или, точнее сказать, несчастному жениху пришлось стоять в своей короне, но на невесту, предусмотрительно уложившую волосы в довольно замысловатую прическу с кружевной вуалью, надеть корону было нельзя, и поэтому ее подруге пришлось держать корону у нее над головой. Жениха, в обычном фраке, коронованного словно монарха, со свечой в руке и с лицом человека, смирившегося с выпавшим на его долю страданием, можно было бы только пожалеть, если бы он не выглядел настолько смехотворно. Когда народ разошелся, священник пригласил нас осмотреть восточную часть храма, за золотыми вратами, после чего нас наконец отпустили с дружеским рукопожатием и «поцелуем мира», которого удостоился даже я, хотя и был в мирской одежде. Остальную часть вечера мы провели с нашими знакомыми, г-ном и г-жой Пенни.
6 августа (вт.).
Г-н Пенни любезно сопровождал нас в прогулке по Двору (или Рынку), чтобы показать, где можно достать самые лучшие иконы и проч. Перед этим мы поднимались на Колокольню Ивана, откуда открывается прекрасный вид на Москву, раскинувшуюся вокруг нас со всех сторон, вспыхивающие на солнце шпили и золотые купола. В половине шестого мы отправились с обоими Веэрами в Нижний Новгород и нашли, что эта экспедиция вполне стоит всех тех неудобств, которые нам пришлось вынести от начала и до конца. Наши знакомые взяли с собой своего «курьера», который говорит по-французски и по-русски и который очень нам пригодился, когда мы делали покупки на ярмарке. Спальные вагоны — неизвестная роскошь на этой линии, поэтому нам пришлось довольствоваться обычным вторым классом. Я спал на полу по дороге и туда, и обратно. Единственное происшествие, которое внесло некоторое разнообразие в монотонность поездки (но вряд ли ее облегчившее), длившейся с семи вечера до начала первого следующего дня, состояло в том, что нам пришлось выйти из вагона и перейти по временному пешеходному мосту через реку, поскольку железнодорожный мост смыло. Это вылилось в то, что примерно двум или трем сотням пассажиров пришлось тащиться добрую милю под проливным дождем. Ранее произошла авария, из-за которой наш поезд задержался, и в результате, если бы мы придерживались нашего первоначального плана вернуться в тот же день, то на ярмарке мы провели бы всего около двух с половиной часов. Мы подумали, что этого делать не стоит, учитывая те хлопоты и расходы, на которые нам пришлось пойти, и решили снять номер в гостинице и остаться до следующего утра.
Посему мы отправились в гостиницу «Smernovaya» (или что-то в этом роде) — поистине разбойничье место, хотя, без сомнения, лучшее в городе. Еда была очень хорошей, а все остальное — очень плохим.
Некоторым утешением послужило то, что за ужином мы обнаружили, что представляем предмет живейшего интереса для шести или семи официантов, одетых в белые подпоясанные рубахи и белые брюки, которые выстроились в ряд и зачарованно уставились на сборище странных животных, которые поглощали пищу перед ними…
Время от времени их охватывали угрызения совести: они вспоминали, что, в конечном счете, не выполняют назначенный им судьбою официантский долг, и в такие моменты все вместе поспешно направлялись в конец зала и пытались найти поддержку в большом комоде, в ящиках которого, судя по всему, не содержалось ничего, кроме ложек и вилок.
Когда мы просили их что-нибудь принести, они сначала тревожно переглядывались, затем, определив, который из них лучше всего понял заказ, все вместе следовали его примеру, который всегда заключался в заглядывании в ящик… Б́ольшую часть дня мы провели, расхаживая по ярмарке, покупая иконы и проч.
Это было замечательное место. Помимо того, что на ярмарке имелись отдельные ряды для персов, китайцев и других, мы постоянно встречали необычные создания с нездоровым цветом лица и в немыслимых одеждах. Персы, с их спокойными умными лицами, широко расставленными удлиненными глазами, воронова крыла волосами и желто-коричневой кожей, с черными шерстяными фесками на головах, похожими на гренадерские шапки, были почти что самыми живописными из всех, кого мы встречали, но все новые впечатления дня затмило наше приключение на закате, когда мы наткнулись на татарскую мечеть (единственную в Нижнем), как раз в тот момент, когда один из служащих вышел на крышу, чтобы произнести ...[6] или призыв к молитве. Даже если бы в увиденном не было ничего самого по себе необычного, это представляло бы огромный интерес благодаря своей новизне и уникальности, однако сам призыв не был похож ни на что другое, что мне доводилось до сих пор слышать. Начало каждой фразы произносилось быстрым монотонным голосом, а к концу тон постепенно повышался, пока не заканчивался продолжительным скорбным стенанием, которое проплывало в неподвижном воздухе, производя неописуемо печальное и мистическое впечатление: если услышать это ночью, то можно было бы испытать такое же волнение, как от завываний привидения, предвещающего чью-то смерть.
