путч вскоре уступил натиску всеобщей забастовки, которую поддержали около 12 миллионов рабочих по всей Германии. Рурская Красная армия силой захватила Дортмунд, Эссен и Хаген, разоружив правительственные войска и объявив власть рабочих комитетов. К концу марта весь Рур оказался во власти повстанцев, несмотря на то что у них не было ни единого лидера, ни общей политической программы. Восстановленное правительство СДПГ, столкнувшись с вооруженным восстанием в сердце Германии, несопоставимым по масштабам с мятежом спартакистов, прибегло к той же тактике, что и Носке в 1919 году. На подавление коммунистов были брошены силы регулярной армии и фрайкоров, расстреливавших повстанцев на месте. К 5 апреля 1920 года свыше тысячи социалистов были убиты, а оставшиеся в живых бойцы Рурской Красной армии бежали за Рейн на территорию, оккупированную после перемирия французской армией
[23].
Из-за постигшей революцию неудачи Зорге впал в отчаяние и растерянность. “Я почти совсем отстранился от всех в Германии, и мне от этого даже не печально в общепринятом смысле этого слова, – писал Зорге из Ахена своему родственнику и другу Эриху Корренсу. – У бродяг вроде меня, не умеющих ничего хранить, это единственно возможное состояние. У меня все настолько туманно, я лишен крова, и дорога становится моим призванием”[24].
Зорге был не единственным, кто лишился целей и надежд. Коммунисты Германии увязли в тех же внутренних распрях и склоках, патологическую склонность к которым они проявляли еще сорок лет назад, во времена двоюродного деда Зорге Адольфа, дружившего с Марксом. После неудавшейся революции в стране Коммунистическая партия Германии раскололась на две, а потом на три противоборствующие фракции. И хотя Зорге, занимавший тогда скромную должность сотрудника местного профсоюза, не мог в то время этого знать, борьба в немецкой компартии была явно отражением масштабного влияния Москвы.
Владимир Ленин всегда представлял себя неоспоримым предводителем мировой революции. Спартакисты же и их последователи всегда сохраняли возмущавшую российских большевиков независимость. Теперь, когда коммунизм в Германии потерпел фиаско, а многие его лидеры были убиты или заключены под стражу, Москва решила вмешаться и взять контроль над немецкой компартией в свои руки. Придет время, и она возьмет под свой личный контроль и Рихарда Зорге.
Зорге продолжал преподавать в высшей школе Ахена, одновременно издавая местную коммунистическую газету “Глас народа”. Курт Герлах согласился на мирный развод, и Зорге с Кристианой переехали в соседний Золинген – “город клинков”. Вскоре стало известно, что полиция не спускает глаз с Зорге и ищет предлог, чтобы выслать его из города как опасного радикала. Живущая “во грехе” пара обеспечила властям необходимый повод. Во избежание неприятностей бродяге Зорге пришлось задуматься об узах, как сам он говорил, “буржуазного проклятия” брака. “Полиция, разумеется, хочет выкинуть меня из Золингена, не имея на то никаких оснований, и потому попытается прибегнуть к предлогу, будто [наше сожительство] служит оскорблением общественной морали, – писал Зорге Корренсу в письме от 19 апреля 1921 года. – С точки зрения буржуа, совместное проживание представляет собой возмутительное явление. Мы оба досадуем, но нам придется пережить эту неприятность”[25]. Ранее в письме Корренсу Зорге клялся, что “даже в глубине души я не испытываю потребности в другом человеке, чтобы жить, и именно жить, а не просто существовать как овощ”[26]. Тем не менее в мае 1921-го они с Кристианой официально зарегистрировали свой брак.
Как раз в этот семейный период Зорге впервые вступил в марксистскую полемику, написав памфлет “Накопление капитала и Роза Люксембург” – критическое исследование теории погибшей предводительницы “Союза Спартака”. Работа была невероятно скучна. Даже сам Зорге впоследствии признавал, что его “ методы обращения с трудными вопросами были слишком грубыми и незрелыми”, и надеялся, что нацисты сожгли все имевшиеся экземпляры[27] – хотя более вероятно, что он в этой работе неполиткорректно похвалил уважение, которое Люксембург питала к парламентской демократии, и впоследствии это бросило бы тень на его приверженность ортодоксальному коммунизму. Однако даже если Зорге вынашивал планы о карьере ученого-марксиста, они рухнули в конце 1922 года, когда его исключили из Высшей школы Ахена, поскольку он был “втянут в ожесточенные политические дискуссии”[28]. Но, как бы то ни было, у партии были на него свои планы. Преимущественно пролетарский Рурский регион созрел для революции, но рабочим движением руководили умеренные католические профсоюзы, подлежавшие, по мнению партии, срочному обращению в коммунистическую веру. В местном отделении Коммунистической партии в Зорге верно разглядели человека действия, а не мыслителя, предложив ему стать шахтером и – буквально – подпольным агитатором.
Неопытный, но физически развитый Зорге устроился на работу в угольную шахту недалеко от Ахена и, организовав там социалистическую ячейку, перешел с той же целью на другую шахту. “Работа была тяжелой и опасной, – рассказывал он потом японским следователям, особенно тяжелой из-за полученных на войне ранений, которые до сих пор напоминали о себе приступами боли. – Однако я не отступил от своего решения. Опыт работы шахтером был очень ценен для меня, ничуть не уступая опыту, полученному мною на фронте. К тому же моя новая работа отвечала интересам партии”[29].
Попытка вести аналогичную работу в интересах партии в угольных провинциях Голландии провалилась. Зорге немедленно разоблачили как возмутителя спокойствия, выгнали с шахты и депортировали из страны. Владельцы шахт в Ахене также были настороже по части угрозы коммунистических волнений, и, вернувшись в Рур, Зорге не смог найти работу.
У него оставался лишь самый очевидный карьерный выбор – работать в партии, хотя он не оставлял надежд стать серьезным ученым, вероятно, в качестве запасного варианта в это неудачное для коммунистов время. От научных амбиций он не откажется до конца своих дней. Он всегда настаивал, чтобы к нему обращались “господин (или товарищ) доктор Зорге”, и продолжал публиковаться в научных изданиях. После ареста в Японии тайная полиция обнаружила на тумбочке у его кровати незавершенную научную монографию о Японии.
Зорге предложили оплачиваемое место в партийном руководстве. Он отказался, приняв предложение Курта Герлаха – очевидно не державшего зла на нового мужа бывшей жены – работать во вновь учрежденном франкфуртском Институте социальных исследований, директором которого не так давно был назначен последний[30]. Кристиана со вкусом обустроила их новый дом, вскоре ставший оживленным салоном для сторонников левых взглядов. В числе приглашенных бывала и Гедвиг Туне, стройная привлекательная актриса австрийско-еврейского происхождения, жена Герхарда Айслера, издателя коммунистической газеты Die Rote Fahne. По-юношески увлекающаяся людьми и идеями, Гедвиг, которая впоследствии прославится под именем Геде Массинг (по фамилии своего второго мужа), безмерно восхищалась Зорге[31].
“Он не вписывался в шаблон
