Между 1874 и 1886 годами были организованы восемь выставок, и за это время состав независимой группы импрессионистов претерпел изменения. Изменилось и число художников, участвующих в выставках: с девяти оно возросло до тридцати.
Самый старший из них, Писарро, был единственным, кто принимал участие во всех восьми выставках; Моризо – в семи. Идея независимых выставок обсуждалась еще в 1876 году, но тогда в дело вмешалась Франко-прусская война. Художник Фредерик Базиль, самый активный сторонник нового салона, погиб на фронте, так что последующие выставки проходили под управлением разных художников.
Пабло очень встревожили обнаруженные им принципиальные различия в философских и политических взглядах импрессионистов – различия, которые приводили к горячим диспутам, а порой становились причиной временных разладов и даже расколов внутри группы. Однако в выставках «независимых» участвовали и более консервативные художники, которые не желали, чтобы их работы оценивало жюри Парижского салона. Здесь выставляли свои работы и Сезанн, и Гоген, чьи поздние произведения явно вышли за рамки импрессионизма.
Выставка 1886 года, последняя из независимых, увидела начало новой эпохи изобразительного искусства – авангардной живописи. К этому времени только немногие из постоянных участников этих выставок работали в узнаваемой импрессионистской манере: большинство старых членов развили новый индивидуальный стиль, и союз былых единомышленников разрушался.
Писсарро всеми силами поддерживал Жоржа Сера и Поля Синьяка; благодаря их технике, в основе которой лежала «точечная» живопись чистыми цветами, эти художники стали известны как «неоимпрессионисты». Молодой Гоген проявил интерес к примитивизму. Представил свои работы и начинающий символист Одилон Редон, чья манера была совершенно не похожа на стиль других участников выставок. Из-за философских и стилистических разногласий, а также из-за необходимости зарабатывать, некоторые художники, составлявшие ядро группы, такие как Моне и Ренуар, стали выставляться всюду, где картины было легче продать.
Пабло любил деньги и все понимал, но при таком разнообразии стилей и манер было очень сложно постичь, что представляет собой импрессионизм как движение. Жизнь импрессионизма казалась ему мимолетной, как световые эффекты, которые стремились уловить связанные с ним мастера. И даже при этом Пабло сознавал, что импрессионизм сыграл свою роль в истории, поскольку получил продолжение. Широкий охват явлений современности сделал это течение трамплином для последующих открытий европейского авангарда.
Всемирная выставка весьма интересовала Пабло – если он хотел добиться успеха, то должен был непременно принять в ней участие. Всемирная выставка 1900 года в Париже продолжила долгую традицию, которая сохранялась в Европе и Америке с середины XIX века и до Первой мировой войны. Выставка этого года оказала огромное влияние на развитие изобразительного искусства.
К тому времени, когда Карлос и Пабло отправились в свое авантюрное путешествие, последний уже жадно читал, буквально впитывая сведения, о городе, который должен был стать его новым домом. Искусство там не просто жило, но поистине процветало. Пабло ничего не боялся, будущее его не пугало – наоборот, он с наслаждением ждал грядущих испытаний и предчувствовал, что оставит в Париже свой след. В этом молодой художник даже не сомневался.
Была сырая дождливая ночь поздней весны 1900 года. Пабло и Карлос уезжали в Париж. Родители снабдили молодых людей небольшой суммой денег, и те купили самые дешевые билеты в вагон третьего класса. Пабло и Карлос были еще, в сущности, всего лишь неотесанными провинциальными мечтателями. В вагоне, сложив под окном мольберты, холсты и багаж, выпив дешевого вина с нехитрой закуской и заслонив одним из холстов окно, чтобы уберечься от яркого света утреннего солнца, они уснули, развалившись на двух сиденьях.
Вскоре их сон был прерван: французский кондуктор с громким стуком распахнул дверь купе. Бедняга уже и раньше был чем-то рассержен, но когда ворвался в купе и увидел на полу пустые бутылки и мусор, его передернуло от тяжелого запаха объедков, вина и несвежих тел пассажиров.
Кондуктор отдернул большой холст, заслонявший свет из окна, и стал расталкивать Пабло и Карлоса, пытаясь пробудить их от похмельного сна.
– Si, si… [10]В чем дело? – выдавил Пабло, глянув на кондуктора заспанными глазами и пытаясь прийти в себя.
– Vous des debiles que vous pensez-vous faites-vous? [11]– вскричал в ярости кондуктор.
Карлос открыл глаза. От грозного тона кондуктора он растерялся и, еще как следует не проснувшись, покосился на Пабло.
– Ну, и чего ему надо?
– Ты меня спрашиваешь? – вопросом на вопрос ответил Пабло. – Мы кое о чем забыли. Как нам тут выжить, если мы ни черта не понимаем по-французски?!
– Значит, должны научиться! – сказал Карлос и рассмеялся.
Но взбешенный кондуктор не шутил. Он продолжал что-то кричать на своем языке и смотрел на пассажиров так, будто перед ним два идиота.
– Gare de Lyon, imbéciles! DEPART, DEPART! [12]
– Я думаю, он пытается сказать, что мы приехали, – перевел Пабло.
– Видишь, мы уже учимся! – засмеялся Карлос.
Кондуктор потерял терпение. Отчаянно жестикулируя и продолжая поносить молодых пассажиров, он вышел прочь, а путешественники тем временем стали быстро, спотыкаясь о бутылки и мусор, собирать свою поклажу, чтобы скорее покинуть вагон.
Огромный стеклянный купол Лионского вокзала на металлических фермах, достроенного только что, к Всемирной выставке, произвел на молодых людей сильнейшее впечатление. В здании вокзала царило бесконечное движение, толпа гудела, люди сновали туда-сюда, а у перронов стояло несколько великолепных поездов со спальными вагонами, из труб которых вырывались клубы пара. Поезда эти то ли только что пришли, то ли собирались отправиться в путь, а люди всё суетились: кто торопился встретить кого-то, кто выгружал из вагонов вещи…
Поезд из Барселоны прибыл на пятый путь, на вагоне было написано: «Барселона – Париж: Испанский экспресс». Когда поезд, останавливаясь, заскрежетал, растерянные и оглушенные впечатлениями Пабло и Карлос с благоговением высунулись в окно.
Они спустились по металлическим ступеням, поставили на пол свои коричневые кожаные сумки и стали разглядывать громадное здание вокзала.
