Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

Ознакомительная версия.

И именно в этом доме Котлярчик одну ночь уговаривал своего любимого артиста не оставлять театр, когда тот принял решение уйти в церковь.

Что же произошло в разгар войны, в период самой активной жизни театра и жизни артиста Кароля Войтылы, что он решил все круто изменить и оставить театр? Какой был импульс? Что повлияло? Может, неудачная любовь?

– Нет, Кароль не был замечен ни в каких любовных связях. Некогда ему было – работал, чтобы выжить, а потом театр, репетиции, – уверяет меня Квятковская и с возмущением сообщает, что только немцы задавали подобный вопрос.

– Он был добрый, сердечный, но очень закрытый, – подтверждает ее коллега Михайловска.

На эту интимную часть жизни Иоанна Павла II никто не может и по сей день пролить свет. Разве что его драма «У лавки ювелира», написанная им в 1960 году. Там есть такие строчки.

В этом тонком, нестандартном лирико-философском труде читается и личный опыт, и чья-то зашифрованная тайна. Как и в его этическом исследовании «Любовь и ответственность». Еще при жизни на встрече со студентами в Варшаве Папа как будто признался, что во время войны его возлюбленная, еврейка из Водовиц, погибла от туберкулеза. Но это объяснение скорее красивое, чем правдивое.

Однако есть история, которая в немалой, если не в главной, степени повлияла на уход артиста из театра в лоно церкви.

– Художник Адам Хмелевский – вот кто все решил, – говорит мне режиссер-документалист Яцек Шен, ныне директор театра «Богатела» в Кракове. – Я даже хотел снимать про это фильм. Но при коммунистах мне этого не разрешили.

Итак, что это была за личность – пан Хмелевский, сыгравший в судьбе Папы столь важную роль? Узнав об этом человеке из XIX века, можно только поразиться, как грешник мог стать образцом для такого, можно сказать, чистого душой и помыслами человека, как Войтыла.

Адам Хмелевский – красавец, известный выпивоха, бабник, гуляка, но патриот. Участвовал в восстании 1863 года против царской России, потерял ногу. Однако физическое увечье придавало его красоте нечто героическое. Позже изучал живопись в Мюнхене, вел богемную жизнь, устраивал кутежи. Считался мастером шантажа и вымогательства. Так, когда для попоек с друзьями Адаму не хватало денег, он шел в казино и дожидался выезда богатого игрока, который возвращался в экипаже, разумеется, не с законной супругой.

Завидев лошадей, Хмелевский бросался под коляску, выставлял деревянную ногу и изображал несчастный случай. Чтобы «жертва» не поднимала крик, от нее откупались большими деньгами, и многодневная пирушка друзьям была обеспечена. Вернувшись в Краков, Хмелевский продолжал вести прежнюю жизнь. Но однажды…

Однажды кутила возвращался с очередной попойки домой, забрел в так называемую согревальню, где обычно ютились бездомные. И вдруг… увидел, что многие из этих людей больны червятницей, то есть у них в ранах были черви. Это на него произвело такое впечатление, что в один момент он перерешил всю свою жизнь – надел рясу и, не будучи монахом, остался вместе с этими людьми. Позже он наладил для них производство – сначала печенья, а потом знаменитой тоннетовской мебели.

Хмелевский больше не вернулся к светской жизни и ушел в монастырь. Занимался бездомными, несчастными и больными, раз и навсегда решив служить добру не через искусство, а непосредственно через дела, помогал страждущим.

Вот такая история, и она напрямую связана с Иоанном Павлом II. На это указывает и его пьеса «Брат моего брата», написанная Папой о святом грешнике. Интересно, что картина художника «Христос с закрытыми глазами» хранилась в одном из музеев Киева, и монастырь в течение многих лет безрезультатно пытался ее приобрести. Наконец, как говорят, Войтыла, будучи уже в сане, заказал картину «Ленин среди гуралов» (гуралы – население в Польше, проживающее в Татрах). И только тогда обмен состоялся.

– Нет, нет! История с Хмелевским не имела решающего значения для Кароля, – так утверждал друг юности Войтылы ксендз Малиньский. Они вместе жили в Водовицах, вместе учились читать молитвы в Кракове, и ксендз – единственный, с кем Папа при жизни один на один завтракал и обедал в Ватикане.

Ксендз принял меня в небольшом монастыре в центре Кракова. Было это еще при жизни Иоанна Павла II. Аудиенция длилась полчаса и окончательно пролила свет на польскую историю.

– В 1940-м Кароль хотел быть – и был – актером и писателем. Я же изучал станкостроение. И я, и он абсолютно не думали, что станем священниками. Но однажды познакомились с паном Яном Терановским. Не то что мы познакомились, а он нас подцепил, то есть был инициатором нашего знакомства. Терановский спросил у нас: «Не хотите принадлежать к кружку „Живые четки“?» В каждый кружок входило по 15 человек, и с каждым из них он раз в неделю имел часовой разговор.

– Как долго это продолжалось?

– Несколько лет. И в течение всего времени в нас все больше укреплялась мысль стать священниками. Войтыла в то время находился под большим влиянием Котлярчика, а тот учил, что актер – это как священник, то есть ведет человека к добру через красоту. И Кароль был на это закодирован. Но после встречи с Терановским он понял, что нет необходимости идти к добру через красоту, через актерство и искусство, а можно непосредственно. Он осознал это окончательно в тот момент, когда каждый из нас получил по 15 учеников и вел их так же, как Терановский нас. Он понял, что можно быть пастырем душ, иметь влияние на человека и вести его к добру.

– Были ли сомнения при расставании с открытой светской жизнью, тем более с театром?

– Случилось так, что Котлярчик предложил Войтыле роль в новом спектакле. «Нет, не возьму», – сказал он. «Почему?» – «Я решил стать священником», – ответил Войтыла, и всю ночь Котлярчик убеждал его, что это глупость. «Ты как актер своим искусством будешь влиять на самые интеллектуальные круги, на разных людей, а как священника тебя бросят в глухомань, где твой удел – учить детей и исповедовать старых бабок». И все же Кароль ответил: «Нет».

– Но будучи молодым, сильным человеком, он отдавал себе отчет, что придется, например, отказаться от плотской жизни?

– Было непросто. Но идея того, что мы хотим делать добро, была настолько сильна, что мы пошли за ней. Отказались от всего, что несет светская или плотская жизнь. История художника Хмелевского не имела на Войтылу решающего значения. Сначала был Терановский, а потом уже он.

Ознакомительная версия.