Францисканцы дорого поплатились за участие в противостоянии с короной на стороне независимой и креольской Мексики. В 1565 году архиепископ Монтуфар лишил орден церковных привилегий, пожалованных братьям в 1522 году. Король запретил всякую деятельность монахов, направленную в защиту интересов коренного населения. Совет Индий воспрещал им печатать книги, имеющие отношение к индейцам. У францисканцев отняли смысл жизни.
Но история повторилась, как в хорошо поставленной трагедии наступает неожиданный театральный финал: 17 сентября 1566 года в Веракрусе высадился новый вице-король Гастон де Перальта. Едва ступив на берег, представитель испанского короля приостановил все судебные процессы. Он не спешил в Мехико, собирал информацию, изучал настроения. Месяц спустя прибыв в столицу Новой Испании, он отозвал войска, мобилизованные Аудиенцией, вернул пушки в арсеналы и отменил принятые ею параноидальные меры безопасности. Ко всеобщему удивлению, Перальта оказался сторонником Кортеса! Он воспротивился конфискации имущества маркиза, которой требовал Филипп II, достойный сын своего отца. Вице-король отменил смертный приговор двум старшим братьям, затем отклонил обвинения следователей одно за другим. Но вице-король поддержал сыновей Кортеса только потому, что почувствовал ауру, все еще окружавшую конкистадора даже спустя двадцать лет после его кончины. Планы бюрократов и налоговые ожидания королевских казначеев столкнулись с реальностью: Мексика, такая, какой ее создал Кортес, не являлась ни копией, ни частью Испании. Это была совершенно другая страна, со своей самобытностью, своей территорией, жителями и цивилизацией с трехтысячелетней историей.
Конец утопии
Филиппом II овладел страх. Он даже послал наемных убийц. Но осторожный вице-король Перальта счел более правильным экстрадировать маркиза и его брата Луиса в Испанию, чем спас им жизнь. В апреле 1567 года братья оставили Мексику и вскоре предстали перед Советом Индий. Из трех назначенных королем визитадоров только двое добрались до Веракруса живыми: Алонсо Муньос и Луис Карильо. Прибыв в Мехико 11 ноября, они отстранили от должности вице-короля за его потворство сторонникам Кортеса и францисканцам. Опираясь на доминиканцев, аппарат инквизиции и королевских казначеев, Муньос повел себя как настоящий тиран. Он снова арестовал всех участников заговора и устроил над ними суд скорый и неправый. В январе 1568 года посыпались смертные приговоры, отличавшиеся только способом приведения в исполнение: повешение, обезглавливание, четвертование, колесование… 8 января сын Марины был подвергнут зверским пыткам и смог их вынести исключительно благодаря природному здоровью. Он был виноват только в том, что родился сыном Кортеса, и к тому же метисом. Муньос нашел меру воздействия против тех, кого не мог казнить: изгнание из Новой Испании. Перед высылкой в Кастилию они должны были уплатить штраф в звонкой монете, все их имущество конфисковывалось, как и у казненных. Метисы и креолы покидали Мексику, их владения переходили в новые руки, мечта Кортеса рассыпалась в прах.
Останки Эрнана Кортеса в конце концов достигли Новой Испании, но уже слишком поздно. В июле 1566 года, когда гроб с прахом конкистадора выгружали в Веракрусе, его трое сыновей томились в тюрьме. Событие, которым должно было стать это возвращение, уже не отвечало изменившейся обстановке.
Как и в 1530 году, когда Кортесу запретили находиться в Мехико и он был вынужден укрыться в Текскоко, его останки также оказались изгнанными за ворота столицы. Его без лишней огласки похоронили во францисканском монастыре Текскоко рядом с матерью и безвременно усопшим сыном. Кортес оставался изгоем, а слава его была забыта.
Совет Индий выработал тот же подход, что и Муньос: память о Кортесе было необходимо искоренить. Мартин и Луис были отправлены воевать с берберами, маркграфство Кортеса конфисковали, а маркиза заставили выплатить сто пятьдесят тысяч дукатов «залога». Корона разорила наследников маркиза дель Валле, чтобы больше никто в Новой Испании не мог соперничать с королевской властью. Францисканцы напрасно возродили миф о Кецалькоатле: ни Кортес, ни пернатый Змей не пришли вернуть себе власть над Мексикой. Официальные запреты контрастировали с крепнувшей легендой. Память о конкистадоре ожила в двух новых летописях: хронике Франсиско Сервантеса де Салазара, составленной в Мехико в 1566 году, и труде Берналя Диаса дель Кастильо, начатом в Сантьяго в Гватемале и завершенном в 1568 году. Обе рукописи были тайно помещены в архив, как и все хроники францисканцев об индейцах. Труды д'Ольмоса, де Мотолинии и де Саагуна так и не были опубликованы. Хотя апостолические привилегии францисканцев были восстановлены папой Пием V в 1567 году, уже в 1572 году орден полностью утратил свою независимость. Монахи были наказаны за преданность индейцам, защиту языков коренного населения и интерес к доиспанской истории.
4 ноября 1571 года на торжественной мессе в кафедральном соборе Мехико собрались вице-король Энрикес, сменивший Перальту, члены Аудиенции, королевские чиновники, церковный клир, городские власти и толпа простых людей, как всегда, собиравшаяся по праздникам. Молодой священник зачитал с кафедры королевский указ о назначении Педро Мойя де Контрерас великим инквизитором Новой Испании. Эдикт требовал поклясться выдавать святой инквизиции всех лиц, заподозренных в ереси. Все поднялись, подняли правую руку и крикнули: «Клянусь!» Спустя полвека после конкисты на развалинах главного храма ацтеков обосновалась инквизиция. Она пролила реки крови на индейской земле, где практически все население составляли новообращенные. Король применил террор. Мечты францисканцев, метисская утопия Кортеса были уничтожены железной рукой. Потемнело небо над Мексикой Мотекусомы и Марины. В наступившей ночи светились холодным светом равнодушные звезды. Кортес стал не более чем легендой.
Однажды в Мехико к Кортесу обратился отец Бартоломе де Лас Касас. Он укорил конкистадора за то, что тот захватил в плен Мотекусому и завладел его королевством. Кортес окинул взглядом священника и, смотря ему прямо в глаза, ответил: «Тот, кто не входит через дверь, есть вор и разбойник».[246]
В этой реплике весь Кортес. Его находчивость была всем известна, но он никогда ничего не говорил ради красного словца. Кортес намеренно ответил на латыни, разрушив тем приписываемый ему образ грубого и неотесанного солдафона. Обращаясь к священнику, он цитирует Священное Писание, в данном случае Евангелие от Иоанна. Эрудированность была мощным оружием Кортеса, умевшего найти общий язык с любым собеседником и вести игру на любой площадке, в том числе и на привычной для противника. По своему обыкновению, он играет в двух регистрах. Вне контекста эта фраза передает одновременно амбициозность и обезоруживающую прямоту, свойственные губернатору Новой Испании. Но она несет в себе и скрытый смысл, поскольку адресована тому, кто знает продолжение цитаты. Кортес недоговаривает вторую часть притчи святого пастыря: «Тот, кто входит через дверь, – добрый пастырь своим овцам… Я добрый пастырь, я знаю своих овец, и мои овцы знают меня». Так говорил Иисус. Так говорил Кортес, указывая на свою заботу об индейцах и взаимное понимание между ним и мексиканским народом.
