Егор вспомнил, с каким обожанием он, только что окончивший авиаучилище, смотрел на своего командира звена, лучшего «бомбардира» части. Добрые слова сказали близкие товарищи, все клялись быть беспощадными к врагу, принёсшему столько горьких потерь, безвременной гибели молодых, талантливых, отважных, только начавших жить.
Так не стало корифея 12-й КОИАЭ, старшего лейтенанта Петра Петровича Смирнова.
Это было на аэродроме Новой Ладоги в 1942 году.
Три молодых лётчика, Борис Копьёв, Виталий Корнилов и Михаил Масленников прибыли из лётной школы на пополнение в 12-ю КОИАЭ. Все лётчики 12-й КОИАЭ в это время находились в Богослово на переучивании, их же временно поселили в землянке и приказали обеспечивать сопровождение на боевое задание штурмовиков 57-го авиаполка.
Они выполнили боевое задание, но в бою потеряли своего друга, Михаила Масленникова.
– Чем будешь заниматься? – спросил Виталий.
– Мне надо написать письмо матери, давно не писал, – ответил Борис.
Виталий ушёл в другую землянку, а Борис достал лист бумаги и начал писать.
«Дорогая мамочка! Давненько не писал тебе писем, прости за это. Я знаю, что ты ждёшь моих писем каждый день. Сообщаю тебе, что я жив и здоров, летаю на боевые задания, бьём фашистов. Целый день нахожусь на аэродроме и поздно прихожу в свою землянку. 14-го марта рано утром в нашу землянку пришёл посыльный штаба полка и сообщил, чтобы мы с Мишей Масленниковым срочно прибыли на стоянку. Мы получили задание сопровождать штурмовиков. Противник пытается прорваться к Московской железной дороге. Штурмовики нуждались в нашем охранении. Снизу они защищены бронёй, а сверху брони нет, их могли сбить немецкие истребители. Мы летели к деревне Кондуя, где было много вооружённых фашистов.
Нас было четверо, два штурмовика и мы с Мишей. Пролетели двадцать минут, увидели скопление техники фашистов и стали перестраиваться для нанесения удара. Наша задача охранять штурмовиков от немецких самолётов. Вдруг я заметил немецких истребителей, дал сигнал Мише, покачал крыльями. Но он, наверно, не заметил сигнал и продолжал спокойно лететь.
«Мессера» пытались подойти к штурмовикам, но я дал заградительный огонь из пулемётов. Немец вышел из-под обстрела, сделав крутую горку. Потом двое напали на меня. Я стал отбиваться, тоже нападал и стрелял из своих пулемётов, завязалась драка. Мне попадало больше, их было двое, зато отвлёк их от штурмовиков. Мишу Масленникова я больше не видел, очевидно, его сбили в начале боя. Фашисты старались разделаться со мной, чтобы я не мешал им нападать на штурмовиков, но сбить меня им не удавалось, я маневрировал. Тогда они изменили тактику боя, один повис надо мной и не давал маневра, другой напал на замыкающего штурмовика. Он заходил сзади, где не было стрелка, самолёт старой конструкции, хвост был уязвимым местом, видно фашист был опытный и знал об этом.
Увидев угрозу штурмовику, я бросился на защиту, позабыв о себе. Вклинился между немцем и штурмовиком. Немец не довёл атаки до конца, сделал крутую горку и пошёл в атаку на головной штурмовик. У него была большая скорость и свобода маневра. Я стал преследовать его. Он сделал левый разворот и аккуратно вписался в ось прицела моего самолёта. Мне оставалось только нажать на гашетки пулемётов, что я и сделал. Я видел, как трассирующие пули гасли в корпусе фашистского самолёта. Мне повезло, и я не растерялся. Фашист завис, потом вошел в отвесное пике.
Второй фашистский истребитель преследовал меня и расстреливал, но я не обращал на него внимания. Наверное, лётчик был молодой и неопытный, не смог попасть в уязвимые места.
В то время как фашисты возились со мной, штурмовики делали своё дело, два раза заходили на цели. Я был предельно внимателен, смотрел во все стороны, но противников больше не видел. Посмотрел на землю и увидел два пламени пожара, перевёрнутые танки, фашистов, которые метались во все стороны, искали и не находили спасения, горели склады с горючим. Это было возмездием за страдания нашего народа.
Штурмовики освободились от груза, сделали своё дело, повернулись на свой аэродром. За ними топал я. Внимание было напряжено. Посмотрел на крылья своего самолёта, увидел четыре пушечных пробоины, обшивка болталась клочьями. Левой ногой стало трудно работать. Боль усиливалась, но я
терпел. В глазах ещё мелькали фашистские самолёты, картины боя. Я думал, почему они не попали в меня, а только угодили в крылья? Если бы их снаряды попали в бензобак, то мне было бы худо. Их пушки «эрликон» стояли в плоскостях, наверно не попадали в фюзеляж моего самолёта, а били по сторонам. Всё время смотрел на штурмовиков и радовался, что все они летели целыми.
Пролетели линию фронта, обозначенную дымами и огненными вспышками. Оглянувшись назад, я увидел фашистского истребителя «мессера», который летел на одной высоте со штурмовиками, он подкрадывался к замыкающему. Приблизившись к нему, я повернул вправо и оказался в выгодной позиции, ось прицела моего самолёта глядела прямо в нужную точку. Я нажал на гашетки, но очереди не последовало, кончились патроны. Я был сзади фашиста на дистанции 50 метров. Фашист не знал, что я обезоружен. Боясь столкновения со мной, он нырнул под штурмовики. Высота была маленькой, он коснулся верхушек деревьев, упал и загорелся. Этим закончились и его зверский план, и его жизнь.
Снова я лечу над заснеженными полями вместе со своими штурмовиками. Показался наш аэродром, штурмовики стали делать посадку. Приземлились все нормально, а мне пришлось идти на второй заход, не выпускалась нога шасси. Мне пришлось сделать несколько фигур высшего пилотажа, чтобы принудительно вытолкнуть ногу, но она не выпускалась. Мотор чихнул белым дымом. Я понял, что искушать судьбу не следует. Решил садиться на одну ногу. Самолёт катился на одном колесе, я выключил зажигание, правая плоскость коснулась земли, самолёт пошёл на крутой поворот и замер. Я пытался выйти из кабины, но нога оказалась непослушной, из неё текла кровь. Приехала санитарная машина и увезла в санчасть. Мама, ты не переживай, рана оказалась небольшой, перебиты только мягкие ткани. Когда техник самолёта Анатолий Бакшаев убрал повреждённый самолёт с посадочной площадки, при осмотре обнаружил семь пушечных пробоин, более двадцати пулевых, повреждён снарядом механизм выпуска ноги, пробита головка верхнего цилиндра мотора. Через некоторое время ко мне в санчасть ворвались лётчики со штурмовиков, обнимали меня, даже целовали. Командование представило документы о награждении меня орденом Красного Знамени.
Мама, ты родила меня счастливым. Береги себя. Обнимаю и целую, твой сын Борис».
Мария Ивановна Копьёва получила в один день два конверта. Одно письмо от сына Бориса, второе с благодарностью
