Затем он переходит к политическим делам, чтобы отхлестать по щекам еще двух человек: «Один старый знакомый, русский Бакунин, затеял очаровательный заговорчик против Интернационала. Когда провалилась его затея с Лигой мира и свободы, он вступил в швейцарскую секцию нашего Товарищества в Женеве. Обвел вокруг пальца старика Беккера, всегда скорого в деле, но не слишком скорого умом…» Далее он говорит о технической стороне дела: «Наш Интернационал очень хорошо продвигается в Германии. Наш новый план, предложенный мной, разрешающий индивидуальное членство и продажу за пенни вступительных заявлений с одним из наших лозунгов, напечатанных по-немецки, по-французски и по-английски, работает очень хорошо». На самом деле в кассе Генерального совета Интернационала было только 50 фунтов стерлингов, и лишь небольшое число членских билетов, посланных Марксом в Германию, вернулось назад с отметкой об оплате вступительного взноса.
С другой стороны, Карл сообщает в этом же самом письме Полю и Лауре о своем намерении вскоре навестить их в Париже, куда ему въезд запрещен, в особенности после того, как он объявил о скором переиздании в Лондоне своей книги 1852 года о государственном перевороте Луи Наполеона Бонапарта. Он хотел обсудить перевод «Капитала» на французский язык с двумя переводчиками, с которыми заключил предварительную договоренность, — Шарлем Келлером и Эли Реклю, — а также посмотреть на внука. Он велел Лафаргам не говорить об этой планируемой поездке в своих письмах, которые могут перехватить. Его собственное письмо как раз и перехватили. К Лафаргам на улицу Сен-Сюльпис тотчас явился полицейский инспектор, спросивший, не прибыл ли господин Маркс.
Двадцать третьего июня 1869 года в Лондоне вышло новое издание «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» с таким предисловием: «Выражаю надежду, что мое сочинение будет способствовать устранению ходячей — особенно теперь в Германии — школярской фразы о так называемом цезаризме. При этой поверхностной исторической аналогии забывают самое главное, а именно, что в Древнем Риме классовая борьба происходила лишь внутри привилегированного меньшинства, между свободными богачами и свободными бедняками, тогда как огромная производительная масса населения, рабы, служила лишь пассивным пьедесталом для этих борцов. Забывают меткое замечание Сисмонди: римский пролетариат жил на счет общества, между тем как современное общество живет на счет пролетариата. При таком коренном различии между материальными, экономическими условиями античной и современной борьбы классов и политические фигуры, порожденные этой борьбой, могут иметь между собой не более общего, чем архиепископ Кентерберийский и первосвященник Самуил».
Тогда же, в июне, Маркс ходатайствовал о получении британского гражданства. Ему отказали.
В июле у Лафаргов шесть дней гостил некий Алан Уильяме, не потревоженный ни таможней, ни полицией. Это был не кто иной, как Карл Маркс, вновь увидевший французскую столицу, куда он не заглядывал уже двадцать лет. Он ничего не пишет о том, какой шок, должно быть, испытал, гуляя по Парижу, преображенному префектом Османом. Правда, голова у него болела о другом.
Несмотря на разочарование, связанное с первым томом «Капитала», он уже думал о продолжении. В нем он намеревался подробно изложить свое представление о саморазрушении капитализма, а пока представил некоторым доверенным людям свою общую теорию истории и кризиса, в том числе Лафаргу, который так рассказывает о их беседе: «Больше всего я жалею об утрате заметок, написанных в тот вечер, когда Маркс изложил мне, с обилием доказательств и размышлений, что было ему свойственно, свою гениальную теорию развития человеческого общества. У меня было такое впечатление, будто с моих глаз спала пелена. Впервые я ясно почувствовал логику мировой истории и мог свести к материальным первопричинам внешне столь противоречивые явления развития общества и человеческой мысли. Я был ослеплен и сохранил это впечатление на годы… Мозг Маркса был вооружен множеством фактов, извлеченных из истории и естественных наук, а также философских теорий, познаниями и наблюдениями, накопленными за время длительного умственного труда, которые он великолепно умел использовать».
В тот вечер он изложил Лауре и ее мужу свою теорию кризиса: капитализм исчезнет в результате «тенденции к снижению нормы прибыли», то есть отношения между прибавочной стоимостью и совокупностью всего труда, затраченного на ее производство, аналогично КПД паровой машины. В самом деле, в результате конкуренции предприятия стали использовать все больше капитала, не получая прибыли в прямой пропорции к затратам, а это означает, что отношение между количеством капитала и количеством труда, вложенного в производство — «органическое строение капитала», — увеличивалось, механически вызывая снижение «нормы прибыли». Отсюда возникает экономически обусловленная невозможность обеспечить владельцам капитала прибавочную стоимость, на которую они имеют политическое право. Разражается кризис. Класс капиталистов численно сокращается, тогда как рабочий класс разрастается за счет разоренных капиталистов и крестьян, изгнанных со своих земель.
Это не приводит неизбежно к смене капиталистической формации, поскольку она имеет резерв — несколько средств восстановления нормы прибыли: путем снижения уровня жизни рабочих, путем экспорта, путем колониальных завоеваний, путем технического прогресса и через вмешательство государства. Но теперь кризисы будут следовать один за другим, а классовая борьба, обостренная этими кризисами, ускорит конец капитализма.
Карл не говорит, что бьется над разрешением очень трудной задачи, которая встала перед ним пятнадцать лет назад и к которой он так и не подобрал ключа: эмпирическая проверка его теории невозможна, ибо для этого нужно измерить трудовую стоимость, прибавочную стоимость и накопление капитала. Однако эти величины, по его утверждению, не стабильны во времени, они не постоянны и не пропорциональны ценам из-за существования монополий и нелояльной конкуренции. Таким образом, прибыль не идентична прибавочной стоимости; накопление капитала не равняется рентабельности производства, а заработная плата не соответствует меновой стоимости рабочей силы. Ничего из написанного Марксом нельзя подтвердить опытным путем.
Чтобы попытаться измерить разницу между рыночными ценами и меновой стоимостью, он набрасывал уравнения и воображал две промежуточные величины между меновой стоимостью вещи и ее рыночной ценой: «социальную стоимость» и «производственную цену». Тут он обнаружил, что «производственная цена» непропорциональна «социальной стоимости» и что производственная цена вещей, изготовляемых на производствах с наибольшими затратами капитала, выше их социальной стоимости. Более того, он увидел, что рыночные цены отличаются от производственных, потому что на рынке не существует идеальной конкуренции. Значит, пропорциональности между рыночной ценой вещи и ее трудовой стоимостью не бывает и быть не может. И цены — единственные измеряемые величины — таким образом, не имеют прямой связи с трудовой стоимостью — единственной величиной, повинующейся экономическим законам, провозглашенным Марксом. Никакой экспериментальной проверки его концепций и законов, стало быть, ожидать нельзя, разве что это станет возможным в ходе истории. Так является ли выстроенная им теория научной? Или это просто философская гипотеза?
