С первой же минуты это стало соревнованием в скорости, что отлично понимали обе стороны. Когда мы сблизились, я разглядел пятерых вражеских лидеров гонки: скача на лучших лошадях, они опережали остальных, исполненные решимости удержать стратегически выгодную высоту. Я сказал: „У нас ничего не выйдет“, но никто не хотел ни признать поражения, ни останавливаться на полпути. Финал нетрудно предугадать.
В ста, а чтобы быть точным, ста двадцати ярдах от вершины взгорка путь нам преградила колючая проволока. Спешившись, мы принялись ее резать, уже готовые ступить на вожделенные скалы, как вдруг — мрачные, волосатые, ужасные, какими я видел их на железнодорожных путях во Фрере, — показались головы дюжины буров; а сколько еще их было на подходе?
Последовала странная, почти необъяснимая пауза, а может, ее и вовсе не было; но в память успело врезаться многое. Прежде всего буры: один с черной длинной бородой, в шоколадного цвета куртке, другой — с красным шарфом на шее. Два разведчика, хладнокровно продолжающие резать проволоку. Еще один, целящийся в противника из-за крупа своей лошади, и твердый голос Макнила:
— Опоздали! Быстрее к другому холму! В галоп!
Тут раздался треск ружейных выстрелов, в ушах засвистели и зажужжали пули. Я вставил ногу в стремя. Испуганная пальбой лошадь прянула. Я попытался вскочить в седло, но оно соскользнуло, очутившись под брюхом лошади. Животное шарахнулось от меня и безумным галопом умчалось прочь. Большинство разведчиков уже отскакали ярдов на двести. Я остался один, без лошади, под носом у буров, на расстоянии никак не меньше мили от какого-либо укрытия.
Единственным моим утешением оставался пистолет. Носиться от них безоружным по полю, как это уже однажды было, мне, по крайней мере, не придется. Но лучшее, что меня ждало, — это тяжелое ранение. Я повернулся и второй раз за эту войну бросился наутек от бурских стрелков. В голове промелькнула мысль: „Вот и мой черед настал“. И тут я увидел нашего разведчика. Он выскочил слева мне наперерез — высокий, с черепом и скрещенными костями на значке, верхом на бледном коне. Смерть из Апокалипсиса, но для меня — жизнь!
Я крикнул:
— Подсади!
К моему удивлению, всадник тут же остановился.
— Давай залезай, — коротко бросил он.
Я подбежал к нему и, не заставив себя долго ждать, через секунду уже сидел в седле за его спиной.
Мы поехали. Я обнимал разведчика сзади, держась за лошадиную гриву. С моей руки стекала кровь, потому что лошадь была серьезно ранена. Однако отважное животное держалось стойко. Летевшие нам вдогонку пули просвистывали у нас над головой, так как цель неуклонно удалялась.
— Не бойтесь, — сказал мой спаситель, — они в вас не попадут. — И не дождавшись от меня ответа, продолжал: — Бедная моя коняга, вот несчастье, ее ранило разрывной пулей. Черти окаянные! Но ничего, они еще поплатятся! Бедная моя коняга!
Я сказал:
— Зато вы жизнь мне спасли.
— А? Что? — не понял он. — Да я о лошади говорю.
На этом наш разговор прекратился.[54]
Судя по числу проносившихся мимо пуль, после того как мы покрыли первые пятьсот ярдов, опасность быть подстреленными практически для нас миновала, так как скачущая галопом лошадь — не очень удобная мишень для усталых, запыхавшихся стрелков. И все же, лишь завернув за дальний холм, я почувствовал облегчение и мог сказать, что мне опять выпала двойная шестерка».
________________
Вернувшись в лагерь, мы узнали, что лорд Робертс, полагая, что «Рандл попал в переплет», двинул из Блумфонтейна еще одну пехотную дивизию, и вдобавок все три кавалерийские бригады Френча атаковали Деветсдорп широким охватом с северо-запада. Через два дня операция была завершена, и две с половиной тысячи буров, которые в течение десяти дней изматывали превосходящих их, по крайней мере, вдесятеро британцев, спокойно ускользнули на север, прихватив с собой своих пленников. Было ясно, что с партизанской войной так просто не разделаться.
Пристав к кавалерийской дивизии Френча, я пошел с нею на север. Окружавшая меня атмосфера не отличалась особой дружелюбностью. Похоже было, что Френч, подобно многим другим тогдашним генералам, моей активности не одобрял. Соединение в одном лице младшего офицера и видного военного корреспондента по вполне понятным причинам претило армейскому уму. Но к этим общим предрассудкам добавлялась еще и личная антипатия. Было известно, что я являюсь ревностным защитником и другом моего старого командира полка. Поэтому я попал в зону этой генеральской вражды. Даже Джек Милбэнк, адъютант Френча, к тому времени оправившийся после ранения и увенчанный Крестом Виктории, был не в силах как-то смягчить неприязнь Френча по отношению ко мне. Хоть я и участвовал в маршах и мелких стычках вместе с его солдатами, генерал полностью игнорировал меня и не выказывал ни малейших признаков любезности и расположения. И я об этом сожалел, потому что меня восхищали слышанные мною рассказы о том, как мастерски оборонял он фронт при Колсберге, как летел он на лихом скакуне сквозь ряды буров на выручку осажденному Кимберли. Мне очень, очень нравилась личность этого храброго военачальника, уже озаренного в тот момент отблеском растущей славы. Таким образом, на Англо-бурской войне мне не довелось и словом перемолвиться с генералом, впоследствии ставшим одним из ближайших моих друзей и соратников во многих моих начинаниях, как в годы мира, так и войны.
Глава 27
Йоханнесбург и Претория
Только в начале мая у лорда Робертса собралось достаточно провианта для похода на Йоханнесбург и Преторию. Между тем война затягивалась и ход ее осложнялся. Штаб армии на два месяца застрял в Блумфонтейне, и перед наступлением сделалась страшная сумятица. В штабе лорда Робертса состояли на разных должностях герцог Норфолкский, герцог Вестминстерский и герцог Мальборо. Радикальные газеты изощрялись в сарказмах по этому поводу, и главнокомандующий, видимо склонный по натуре своей принимать чересчур близко к сердцу общественное мнение, решился произвести сокращение. В жертву был принесен герцог Мальборо. Такой удар по карьере сильно расстроил моего кузена. По счастью, Иэн Гамильтон как раз в это время получил чин генерала и вверенное его командованию отдельное подразделение из шестнадцати тысяч человек, включая четыре тысячи кавалеристов, должно было двигаться параллельно основной группе войск на расстоянии сорока-пятидесяти миль от их правого, или восточного, фланга. Я решил сопровождать в наступлении именно эту часть, зная, что моему присутствию там будут рады. Я телеграфировал Гамильтону, предлагая ему взять в свою свиту и Мальборо. Генерал согласился, и лорд Робертс, не любивший никого обижать, очень этому обрадовался. Я заложил свою четырехконную кибитку, и мы пустились догонять колонну на фланге. Мы без всякого сопровождения промахали сорок миль по кишащей бурами равнине и нагнали наших друзей на окраине Винбурга. С этого момента все было отлично.
