— Как так, генерал? — спросил один из них, вдруг заинтересовавшись этой странной возможностью.
Когда мы объяснили, что всего лишь в миле оттуда нам попадались вооруженные буры, наши вояки, отказавшись от плана набега на город, принялись шарить по окрестным домам. Я и мой товарищ продолжали нашу велосипедную прогулку вдоль по дороге, пока не нашли штаб передовой дивизии лорда Робертса. Оттуда нас направили в главный штаб, находившийся почти на десять миль южнее. Прибыли мы туда уже в полной темноте. В дверях меня встретил знакомый адъютант:
— Откуда это вы взялись?
— Прислан Иэном Гамильтоном. У меня от него депеша для главнокомандующего.
— Великолепно! — воскликнул он. — Нас так мучает неизвестность!
Он исчез. Мне надо было повидать цензора печатных сообщений, чьему вниманию я намеревался предложить целую кипу корреспонденций, содержавших новейшую эксклюзивную информацию. Но прежде чем я успел разыскать это официальное лицо, вернулся адъютант:
— Лорд Робертс незамедлительно просит вас к себе.
Главнокомандующий ужинал в обществе штабных офицеров. Их было человек десять. Когда я вошел, он поспешно встал и, сердечно протянув руку, шагнул мне навстречу.
— Как удалось вам добраться? — спросил он.
— По дороге через город, сэр.
— Через Йоханнесбург? Нам докладывают, что город все еще занят неприятелем.
— Какое-то количество буров там еще есть, но они уходят.
— Вы видели буров?
— Да, нескольких.
В его глазах сверкнул огонек. У лорда Робертса были замечательные глаза — яркие, очень живые. Помнится, я обратил на это внимание.
— Вы наблюдали вчерашнюю операцию Гамильтона? — был его следующий вопрос.
— Да, сэр.
— Расскажите мне о ней.
И я, тут же усаженный за стол и усердно угощаемый, предоставил полный отчет о действиях подразделения Гамильтона старому другу моего отца, вновь ставшему теперь и моим другом.
Претория капитулировала через четыре дня. Длинные караваны буйволов одолели сотни миль, таща за собой девятипятидюймовые гаубицы — «коровы», как называли тогда эти пушки, предназначенные для обстрела крепостей, но они так и не понадобились. Однако мой въезд в бурскую столицу был впечатляющим. Ранним утром 5-го мы с герцогом Мальборо, выехавшим вместе со мной, нагнали голову пехотной колонны, уже достигшей городских окраин. Ничего не остерегаясь, мы, большая группа офицеров, подъехали к железнодорожному переезду, где встали возле закрытого шлагбаума. Перед нашими глазами медленно прочухал вслед за двумя локомотивами длиннющий состав, до отказа набитый вооруженными бурами, выставившими из окон свои винтовки. Мы ошеломленно глядели друг на друга с расстояния не больше трех ярдов. Один-единственный выстрел мог стать началом жуткого побоища, кровопролитного для обеих сторон. Хоть и жалко было упускать поезд, мы испытали неподдельное облегчение, когда мимо скользнул последний вагон.
После этого Мальборо и я помчались галопом в город. Мы знали, что содержавшихся в Образцовой школе пленных офицеров оттуда перевели, и спросили, как проехать туда, где, как мы надеялись, они пребывали теперь. Существовала опасность, что их вывезли из города, возможно, последним поездом. Но едва завернув за угол, мы увидели территорию тюрьмы — длинный железный барак, окруженный плотным кольцом проволочного ограждения. Взмахнув шляпой, я издал приветственный клич. На клич этот моментально отозвались изнутри. Все, что произошло потом, напоминало финал мелодрамы в театре «Адельфи». Нас было всего двое, а перед нами стояла бурская охрана с ружьями наизготовку. Мальборо, великолепный в пылании алых штабных петлиц, призвал коменданта немедленно сдаться, по счастью догадавшись пообещать ему расписку за сданное оружие. Заключенные хлынули во двор — кто в военной форме, кто в штатском, кто без шляпы, кто без кителя, но все в крайнем возбуждении. Караульные побросали винтовки, ворота распахнулись, и, пока последний из охранников (всего их насчитывалось пятьдесят два) стоял в замешательстве, не зная, что дальше делать, истомившиеся в заключении офицеры окружили их и разобрали оружие. У кого-то в руках появился «Юнион Джек». Герб Трансвааля был сорван, и под громкие крики восторга наших пленных товарищей над Преторией взвился первый британский флаг. Время: 8.47, 5 июня. Потрясающая картина!
В Южной Африке мне было суждено пережить и еще одно приключение. Приняв участие две недели спустя в битве при Даймонд-Хилле, предпринятой для того, чтобы отогнать буров подальше от Претории, я решил вернуться домой. Армейские операции оканчивались. Война приобретала партизанский характер и обещала стать хаотичной и неопределенной. Между тем далее откладывать всеобщие выборы становилось невозможным. С согласия командования я вернул себе гражданский статус и сел в поезд, отправлявшийся в Кейптаун.
Все шло как по маслу до тех пор, пока мы не миновали Копье-стейшн, местечко, находившееся милях в ста от Йоханнесбурга. Рано утром на рассвете я завтракал в обществе герцога Вестминстерского, ехавшего с каким-то поручением от лорда Робертса, как вдруг поезд, дернувшись, встал. Мы спрыгнули на землю, и в ту же минуту почти в ногах у нас разорвался снаряд, выпущенный из легкой бурской пушки. Раздался ужасный грохот, и с насыпи во все стороны полетел песок. Впереди, в сотне ярдов от нас, полыхал временный деревянный мост. Наш длинный состав был заполнен разнородной солдатней, которую по той или иной причине отсылали на юг или домой. Никто ею не командовал. Растерянные солдаты повыскакивали из вагонов. Офицеров в толпе я не заметил. От Копье-стейшн, где находился форт с двумя пятидюймовками, мы отъехали уже на три мили. История с бронепоездом была настолько жива в моей памяти, что я прежде всего подумал о пути отступления. Повторения того, что случилось 15 ноября, я не хотел и потому со всех ног бросился к паровозу, влез в кабину и приказал машинисту дать свисток, чтобы, заставив людей вновь занять свои места, немедленно вернуться назад в Копье-стейшн. В то время как, стоя на подножке, я проверял, все ли солдаты возвратились в вагоны, в ста ярдах от нас в высохшем русле реки под горящим мостом я заметил кучку темных фигур. В последний раз я видел буров в роли врагов. Оперев о деревянную ручку свой маузер, я выстрелил в них раз шесть или семь. Кучка рассыпалась без единого ответного выстрела. Паровоз поспешно тронулся, и вскоре мы уже были на укрепленной Копье-стейшн. Здесь нам стало известно, что у Хонинг-спруйт, следующей за Копье-стейшн станции, разгорелось жестокое сражение. Поезд, шедший перед нами, был задержан большим бурским отрядом и как раз в этот момент подвергался яростному артиллерийскому обстрелу. Буры разбили рельсы перед нашим локомотивом, без сомнения, для того, чтобы не допустить прибытия британского подкрепления. Тем не менее, потеряв шестьдесят или семьдесят бойцов, наши друзья на Хонинг-спруйт ухитрились продержаться до следующего дня, когда с юга к ним подошла помощь и буры отступили. Поскольку на то, чтобы починить пути, требовалось несколько дней, мы добыли лошадей и, уехав с Копье-стейшн с отрядом Австралийских уланов, совершили с ними ночной марш-бросок, не омраченный никакими неожиданностями. Много лет после этого я считал, что двухдюймовый пушечный снаряд, взорвавшийся на насыпи в непосредственной близости от нас, — последний выпущенный в порыве злобы снаряд, который мне суждено было увидеть. Но ожидания мои оказались беспочвенными.
