Эти строки Тургенева удивительно созвучны тому, что говорит и сам Герцен в письме к М. К. Рейхель от 23 декабря 1857 года: «Да, писать «Записки», как я их пишу, — дело страшное… Сто раз переписывая главу о размолвке, я смотрел на каждое слово, — каждое просочилось сквозь кровь и слезы».
ГЛАВА XXVI
СЕМИДЕСЯТЫЕ ГОДЫ. «НОВЬ»
Летом 1870 года Тургенев ненадолго приезжал в Россию. Назревала война между Францией и Германией. С каждым днем неизбежность ее становилась очевидней. Это заставило Тургенева ускорить возвращение в Баден-Баден.
Об объявлении войны он узнал, находясь в пути.
Сначала в Баден-Бадене все было тихо, будто ничего не произошло. 18 июня там даже открылся международный шахматный турнир с участием прославленного Андерсена и будущего первого чемпиона мира Вильгельма Стейница.
Тургенев был избран вице-президентом этого турнира. Шахматный мир хорошо знал его не только как писателя, но и как страстного любителя шахмат, постоянного посетителя кафе Режанс в Париже, где бывали известнейшие мастера и где Тургеневу доводилось состязаться с иными из них.
Он был одним из организаторов интересных матчей в этом своеобразном шахматном клубе.
Тишина в Баден-Бадене продолжалась недолго, недели через две она сменилась смятением. Железнодорожное сообщение было прервано. Ожидая вторжения французов из-за Рейна, жители спешили покинуть город.
Тургенев и семейство Виардо решили остаться на некоторое время в Баден-Бадене, хотя Виардо сохраняли французское подданство.
Режим Наполеона III был до такой степени ненавистен им, что на первом этапе войны они решительно желали успехов немцам и радовались каждому поражению Франции, ибо считали, что только в результате военного краха может последовать бесповоротное падение наполеоновской империи. А существование ее они находили несовместимым с развитием свободы в Европе.
Они жили теперь в напряженном ожидании — все у них было упаковано, чтобы в случае необходимости тотчас уехать в каретах в Вильбад.
Вторжение из-за Рейна, однако, не последовало. Инициатива сразу оказалась в руках у немцев. Сосредоточив большие силы, они начали крупные операции и очень быстро добились решительных успехов. Военные действия происходили в такой близости от Баден-Бадена, что отдаленный гул канонады был слышен в самом городе.
В первые два месяца войны в газете «Петербургские ведомости» время от времени печатались корреспонденции Тургенева из Баден-Бадена, в которых он по горячим следам начавшейся кампании освещал ход военных операций. Но позднее, в октябре, писатель прекратил посылки корреспонденций ввиду того, что. редакция не согласилась с ним в оценке событий.
В день первого крупного сражения (под Виссамбуром) в Баден-Бадене закончился блестящей победой Андерсена шахматный турнир.
На следующее утро садовник Иоганн явился сказать Тургеневу, что спозаранку доносится гул сильной канонады. Выйдя на крыльцо, Тургенев услышал глухие удары, пальбу и раскаты…
Через час, взяв карету, он ехал по направлению к Рейну, в замок Ибург, расположенный на одной из вершин Шварцвальда, откуда можно было обозреть всю долину Эльзаса до самого Страсбурга.
Канонада затихла, но прямо против вершины, по ту сторону Рейна, из-за темной полосы леса поднимались клубы дыма: это горел эльзасский городок. Артиллерийские залпы доносились все слабее и слабее. Стало ясно, что французы разбиты и отступают.
«Страшно и горестно было видеть в этой тихой, прекрасной равнине, под кротким сиянием полузакрытого солнца, этот безобразный след войны, и нельзя было не проклясть ее и безумно-преступных ее виновников», — писал по возвращении в Баден-Баден Тургенев.
Победы немцев следовали одна за другой, и с каждым разом становилась все яснее степень разложения бонапартистской системы, обессиливавшей Францию в течение почти двух десятилетий.
Однажды в Баден-Бадене зазвонили все колокола — это пришло известие о поражении французов при Розанвиле.
В одной из баденских корреспонденций Тургенев рассказал, как ему довелось услышать из уст рабочего меткое сравнение Франции Наполеона III с самым старым, громадным дубом в Лихтенталевской аллее в Баден-Бадене. Пришел час, и дуб этот однажды ночью свалился. Оказалось, что вся сердце- вина дерева сгнила — его держала только кора.
Когда Тургенев поутру пошел посмотреть на него, он увидел около распростертого на земле дерева двух немецких рабочих.
— Вот, — сказал один из них, смеясь, другому, — вот оно, французское государство.
«И действительно, судя по тому, что доходит до нас из Парижа и из Франции, можно подумать, что колосс этот держался одной наружностью и готов завалиться.
Плоды двадцатилетнего царствования сказались наконец», — заключал Тургенев.
Правительство Наполеона III поставило страну в безвыходное положение. Исправить что-либо уже было невозможно, несмотря на отчаянный героизм французских солдат и на бесчисленные жертвы, принесенные народом во имя спасения родины.
С каким беспримерным мужеством и самоотверженностью обороняли жители Страсбурга свой город, осыпаемый днем и ночью сотнями тысяч ядер и гранат, охваченный со всех сторон пламенем пожаров!
В августе 1870 года Тургенев писал из Баден-Бадена своему другу Борисову: «По ночам здесь ясно слышно бомбардирование Страсбурга, который до половины выжжен. Даже лежа в постели, при закрытых окнах, все еще ухо улавливает глухие рокотания и сотрясенья. Поневоле предаешься философско-историческо-социальным размышлениям весьма невеселого свойства. Железный век все еще не прошел — и мы все еще варвары!..»
После капитуляции французской армии во главе с Наполеоном III, осажденной в Седане, с империей было покончено. Отношение Тургенева к этому лучше всего выражено в письме к художнику Людвигу Пичу: «Это уже не события, а удары грома, следующие один за другим… Император и 100 000 французов взяты в плен, — республика! Истинное счастье, что привелось быть свидетелем тому, как низвергнулся в клоаку этот жалкий негодяй со своей кликой».
Но теперь торжество пруссачества, принимавшее все более вызывающий характер, пробудило тревогу в душе Тургенева. «Завоевательная алчность, овладевшая всей Германией, не представляет особенно утешительного зрелища», — писал он.
Насилия, чинимые прусскими милитаристами над побежденной страной, унижавшие ее национальное достоинство, вызывали протест со стороны русского писателя-гуманиста, который искренне любил и уважал французский народ, признавал его великую и славную роль в прошедшем и не сомневался в его будущем значении.
