Заспорив однажды на эту тему с поэтом Алексеем Толстым, Тургенев очень сочувственно говорил о том могучем общественном движении, которое «толкало Францию на путь демократизации».
Испытания, выпавшие на долю французского народа после поражения, вызывали теперь все большее сочувствие у Тургенева, желавшего, чтобы сила сопротивления милитаризму росла и укреплялась.
Война лишила Полину Виардо возможности продолжать педагогическую работу в Баден-Бадене. Большое семейство ее оказалось в весьма затруднительном положении: по словам Тургенева, оно было даже чуть ли не на грани разорения.
Глубокой осенью 1870 года Виардо переехали в Лондон. Туда же последовал с ними и Тургенев. Теперь он думал о том, что надо вместе «спуститься с горы»… Двадцатисемилетнее прошлое казалось ему драгоценным кладом, который он должен сохранить до конца…
Оставаться в Англии на длительное время не входило в планы семейства Виардо. Лондон был для них временным прибежищем, в котором они пережидали окончания войны, чтобы потом поселиться, наконец, снова в Париже.
Живя в Англии, Тургенев исподволь начал работу над большой повестью «Вешние воды» и писал ее медленно, с большими паузами.
В феврале 1871 года, как и в предыдущем году, он отправился на родину. Каждая такая поездка придавала новую силу его творческой мысли.
В этот свой приезд в Россию Тургенев встречался в Петербурге и в Москве со многими молодыми деятелями русского искусства, такими, как скульптор Антокольский, композитор Балакирев, художники Маковский, Ге, Репин. Он бывал на концертах Рубинштейна, Чайковского.
Посетив на другой день после своего приезда в Петербург мастерскую Антокольского, Тургенев написал о нем статью в газете «Петербургские ведомости», особо остановившись на законченной незадолго до этого Антокольским статуе Ивана Грозного, которая произвела на Ивана Сергеевича огромное впечатление.
Писатель считал эту полную драматизма и страстности скульптуру новым и замечательным явлением в русском искусстве.
Описывая впечатление, которое осталось у него от фигуры Ивана Грозного, Тургенев говорит, что «в каждой черте типически верного, изможденного и все-таки величавого лица… читаешь все ощущения, все чувства, мысли, которые смутно, и сильно, и горестно задвигались в этой усталой душе. Тут и страх смерти, и раздражение больного человека, избалованного беззаветной властью, и раскаяние, и сознание греха, и застарелая злоба, и желчь, и подозрительность, и жестокость, и вечное искание измены… Впечатление так глубоко, что отделаться от него невозможно; невозможно представить себе Грозного иначе, чем каким его подстерегла фантазия Антокольского…»
Вспоминая впоследствии об этом неожиданном посещении его мастерской Тургеневым, Антокольский писал, что он тотчас же узнал Ивана Сергеевича по фотографической карточке, хранившейся у него в альбоме.
Величественная фигура Тургенева, его мягкое лицо, добрый взгляд и густая серебристая шевелюра напомнили скульптору изваяние дремлющего льва…
И в Петербурге и в Москве Тургенев выступил на литературных утренниках с чтением рассказов из «Записок охотника». В петербургском клубе художников утренник с его участием был устроен в пользу гарибальдийцев. Иван Сергеевич читал на нем свой рассказ «Бурмистр».
Чтение этого рассказа он повторил затем и в Москве.
В то время как Тургенев находился в России, произошло событие всемирно-исторического значения: восставший парижский пролетариат создал революционное правительство рабочего класса, получившее название Парижской коммуны, которое просуществовало с 18 марта по 28 мая 1871 года.
Вполне вероятно, что именно желание получать подробные и точные сведения о происшедшем перевороте и дальнейшем ходе событий заставило Тургенева и на этот раз ускорить отъезд за границу.
Во Франции оставалась дочь Тургенева. Кроме нее, в Париже у него были друзья, близкие знакомые; семья его дальнего родственника, известного декабриста-эмигранта Н. И. Тургенева, с которой у Ивана Сергеевича давно уже установились тесные дружеские отношения, также жила под Парижем. Судьба всех этих лиц волновала Тургенева, а события в любую минуту могли принять самый неожиданный оборот.
22 марта (2 апреля) Иван Сергеевич выехал в Лондон, где с удвоенной энергией продолжил работу над «Вешними водами».
В двадцать восьмой главе этой повести есть одно неожиданное и смелое сравнение, несомненно навеянное мыслями о тогдашних событиях во Франции: «Первая любовь — та же революция: однообразно правильный строй сложившейся жизни разбит и разрушен в одно мгновенье. Молодость стоит на баррикаде, высоко вьется ее яркое знамя, — и что бы там впереди ее ни ждало — смерть или новая жизнь — всему она шлет свой восторженный привет!»
«Вешние воды» были окончательно доработаны и переписывались Тургеневым набело уже в Париже, куда он переехал вместе с семейством Виардо в конце 1871 года.
В январе следующего года повесть появилась на страницах «Вестника Европы», и успех ее у читателей был так велик, что издатель Стасюлевич известил в конце месяца Тургенева о том, что первый номер журнала пришлось печатать вторым изданием.
Однако сам автор не чувствовал полного удовлетворения от этого произведения — ведь в нем, по его словам, не было «никакого ни социального, ни политического, ни современного намека».
«Ты все хочешь, чтобы я обратил внимание (в моих произведениях) на современность, — писал Тургенев поэту Полонскому в 1872 году, — во-первых, живя за границей, это трудно, а, во-вторых, я кое-что задумал в этом роде».
Еще ранее повести «Вешние воды» воображение Тургенева занял замысел романа «Новь», первый краткий конспект которого он набросал сразу же после поездки в Россию в 1870 году, где в то время начинался новый подъем демократического движения народнической интеллигенции.
Тема и фабула романа вынашивались на протяжении нескольких лет. Читатели и друзья нетерпеливо ждали от него большого полотна, социально-значимого, в котором ставились бы жизненно важные вопросы.
«Я и сам понимаю и чувствую, что мне следует произвести нечто более крупное и современное», — писал Тургенев С. К. Брюлловой вскоре после появления рассказа «Конец Чертопханова», в котором он вернулся к тематике «Записок охотника». И добавлял: «У меня готов сюжет и план романа — ибо я вовсе не думаю, что в нашу эпоху перевелись типы и описывать нечего — но из двенадцати лиц, составляющих мой персонал, два лица не довольно изучены на месте — не взяты живьем, а сочинять в известном смысле я не хочу…»
