«Нам очень нравилось, как в процессе гастролей „The Universe Is A Haunted House“ обретала форму, — продолжает он. — Для нас в новинку импровизированно сочинять музыку, развивая идею постепенно, от вечера к вечеру. В результате получилась сложная вещь, одна из наиболее приятных для исполнения. Слизи создал новые ритмические лупы, Тайпс и я записали новые звуки и фортепианные фрагменты, а Бэланс придумал свою мантру: „В моих глазах жидкое ЛСД“».
Однако на личном уровне гастроли оказались далеки от совершенства. Проблемы Бэланса вернулись, и большую часть трех недель он пребывал в запое. Кроме того, скорость, с которой Coil выдавали новые идеи, обернулась против них: группа начала тонуть в собственных замыслах, и процесс потерял значительную часть своей спонтанности. Не успели Coil осознать себя в качестве гастролирующей группы, как им пришлось объявить о прекращении концертной деятельности на специально созванной «лекции» после венского выступления. Бэланс даже не сделал заявления. «Хорошие шоу, безусловно, были, но мы чувствовали общий упадок, — вздыхает Норрис. — В будущем Coil станут выступать только с однократными концертами. Нам не подходят гастроли, и мы выиграем больше с точки зрения звука, с точки зрения видео и в плане бодрости духа, если сосредоточимся на единичных шоу. Лично я считаю, что в такой череде выступлений магия, которую мы творили, начала исчезать, возникая лишь изредка и создавая психические изменения в окружающем пространстве, своеобразное вневременное место. Повторение как неотъемлемая часть гастролей — настоящий вампир; возможность вступить в контакт с другой стороной уменьшается из-за усталости, и уникальность может превратиться в банальность».
Сирил, отец Тибета, долгое время болел, и однажды, вскоре после того, как ему исполнилось 75 лет, Тибету позвонили с известием о его кончине. В тот момент Тибет как раз покупал мобильный телефон, чтобы постоянно следить за состоянием отца. Всю свою жизнь Сирил курил, и в конце концов у него развилась эмфизема. Последние несколько месяцев он периодически попадал в больницу из-за кислородного голодания. «Когда в конце концов это случилось, это было странно, — рассказывает Тибет. — Я всегда любил отца, но поскольку учился в интернате, а он часто уезжал, то не могу сказать, что хорошо знал его. Я не проводил с ним много времени, не скучал по нему или по нашему общению. Когда мы созванивались, он обычно говорил: „Привет, Дейв, сейчас дам маму“, и передавал трубку. Иногда я все еще жду, что он ответит на звонок. Думаю, он ушел к Богу; по крайней мере, так я тогда чувствовал. То, что человека нет рядом в своей физической форме, не значит, что его нет где-то еще. Он существует, но не в материальном облике, а в тонком. После того, как он ушел, я начал искать специальные китайские деньги, которые сжигают при смерти и которые я использовал на обложке Sleep Has His House. Их было где-то 140 штук, и я отчаянно пытался найти их, но не мог, и тут в голове возник голос: „Они под стопкой комиксов рядом с той зеленой папкой“. Я посмотрел, и они действительно были там, где и сказал мой отец».
Посвященный памяти отца Тибета, альбом Current 2000 года Sleep Has His House представляет на внутренней обложке его фотографию, где он стоит с парашютом после испытательного прыжка. Он невероятно похож на сына. Хотя тексты альбома повествуют не только о том, как Тибет смиряется с его смертью, присутствие отца ощущается во всех композициях. Заглавный трек представляет собой гипнотическую элегию, где Тибет перечисляет все этапы его жизни; в остальных песнях отец обнаруживается в более скрытой форме. В «Good Morning Great Moloch» он выступает как «Bloodfather»; в «Immortal Bird», названной так в честь рассказа Г. Р. Уэйкфилда, на отношения отца и сына указывают строки: «В тебе я оставил что-то от себя». В «The Magical Bird In The Magical Woods» Тибет обращается к воспоминаниям о Малайзии, ко времени, когда он играл на оловянной шахте отца, где «видел железные ведра /Усталые и измятые /Покрытые облаком ржавых цветов /В тени у озера /Я падал, упал и потерялся /И ты здесь был не при чем…»
На композицию «Niemandswasser», что означает «ничейная вода», Тибета вдохновил рассказ Роберта Эйкмана, чью «Коллекцию странных историй» он опубликовал совместно с Tartarus Press. В рассказе Эйкмана Niemandswasser представляет собой участок воды неизмеримой глубины, существующий за пределами любого состояния. Иногда видно, как по ней идут полузнакомые призрачные корабли. Говорят, что если ее пересечь в тот момент, когда ваша жизнь приближается к концу, даже в спокойную ночь, вы останетесь там навсегда. По мысли Тибета, отец пересек этот участок, и сын просит: «Дождись меня на ничейной воде /Пока я смотрю, как цветут цветы /Слежу за слепнями, поющими /Песни, которых мы никогда не поймем /Она сверкает: Все мы лишь прах /Она сверкает: Все мы лишь прах, лишь прах…»
Записанный в студии Колина Поттера, альбом строится вокруг звуков индийской фисгармонии, на которой играл Кэшмор, в то время как Тибет, сидя на полу, накачивал в нее воздух. Прямолинейный микс Стэплтона дает вокалу Тибета свободу. На альбоме представлены одни из самых трогательных его песен; особенно это касается «The Magical Bird In The Magical Woods», где голос Тибета ломается под воздействием эмоций. Однако Кэшмор считает, что альбом выпустили слишком рано, еще не доведенным до ума. «Возможно, он прав, — соглашается Тибет. — Возможно, мы могли бы сделать его более тонким, добавить полутона, но в тот момент мне очень хотелось его закончить. Тогда у меня не было никакого желания делать с ним что-то еще. Думаю, это действительно сильная работа, но до сих пор меня расстраивает один вид его обложки. Я должен был записать этот альбом, но вряд ли смогу сыграть его материал на концерте. Альбом очень печальный, и я не в состоянии его слушать». Однако композиция «Sleep Has His House» все же обрела вторую жизнь на концертных выступлениях. Она стала центральной на двух концертах, которые в апреле 2002 года Current 93 сыграли в церкви св. Олава в Лондоне; Маджа Эллиот заменила фисгармонию фортепьяно и сопровождала вокал Тибета мощным крещендо.
После выхода Sleep Тибет вновь ощутил пустоту, которая неизменно преследовала его по завершении большого проекта. Он вновь начал рисовать, на этот раз кошек, и создал ряд невероятно детальных картин-текстов, где послойные каллиграфические петли шрифтов сливались в неразличимые формы. В течение нескольких месяцев он завершил серию, называя картины «Все кончено» или «В начале, повелитель, было слово». Однажды в августе, в одно из воскресений, Тибет сидел в кабинете Дедженс, угощаясь пивом с оливками, когда внезапно почувствовал себя плохо. К вечеру заболели ноги, начал распухать живот. Он не мог ни мочиться, ни испражняться. Ночью боль усилилась; проснувшись, Дедженс обнаружила Тибета на полу в библиотеке, где он массировал живот шлифовальной машинкой, обернутой в ткань. Она немедленно отвезла его в лондонскую больницу Виппс-кросс. Когда врачи приступили к осмотру, его уже рвало маленькими коричневыми зернами, похожими на сухую кровь. «У меня были галлюцинации, — вспоминает Тибет, — но я пытался оставаться в сознании и сохранять контроль, и когда женщина-хирург спросила, в чем дело, я указал на живот. Она постучала по нему там и сям, спросила, был ли я в туалете, посмотрела в миску, увидела, чем меня рвет, и сказала: перитонит, немедленно оперировать».
