В среду, 28-го декабря, вечером, на одиннадцатый день, мы расстались с нашими добрыми друзьями, с которыми мы провели пять дней и четыре ночи, восстанавливая свои силы и вдохновляясь новой надеждой. На прощанье они так сказали нам:
— Помните, излишней предосторожности не бывает. Мы будем молиться, чтобы вы благополучно добрались до своих домов. Не забывайте нас, но отправьте войска, чтобы открыть путь, по которому мы сможем убежать на Север.
В своей простоте душевной, они верили, что янки всемогущи, и что мы вполне способны прислать им армию просто силой своего слова. Они обнимали нас и плакали. Я уверен, что от многих очагов к небесам возносились горячие мольбы Всевышнему благополучно провести нас через все трудности нашего долгого и утомительного путешествия и сохранить нас от всех опасностей, подстерегавших нас на нашем пути.
В десять часов мы прошли в двухстах ярдах от лагеря мятежников. Мы слышали ржанье их лошадей и тяжелые шаги четырех или пяти часовых. Мы шли очень тихо, для наших обостренных чувств каждый звук казался громче, чем он был на самом деле, хруст каждой веточки звучал как револьверный выстрел.
Оставив нас на дороге в нескольких ярдах позади себя, наш проводник вошел в дом своего друга, молодого дезертира из армии мятежников. Не найдя там никого, кроме его семьи, он позвал нас для отдыха у камина, а дезертир встал и оделся, чтобы провести нас на три мили и показать нам тайную тропинку. В течение многих месяцев он «прятался», но в последнее время, когда гвардейцы стали менее бдительны, чем обычно, он иногда отваживался ночевать в своем доме. Его очень юная, похожая на девочку, жена хотела, чтобы он проводил нас вместе с ним, но в самодельной колыбели спал их ребенок, и он не мог позволить себе уйти и оставить их. При расставании она пожала всем нам руки со словами:
— Надеюсь, вы благополучно доберетесь до дома, но путь опасен, и вы должны быть очень осторожны.
В одиннадцать часов наш проводник передал нас на попечение негра, который, после того как мы отогрели свои руки и ноги, повел нас по дороге. Тринадцать миль мы прошли по замерзшим холмам, и к двум часам утра добрались до стоящего в глубокой долине, на берегу быстрого и бурного ручья, одинокого фермерского дома.
С большим трудом проснувшийся фермер, сообщил нам, что накануне его посетил отряд Бутби — и сейчас они спят в его амбаре. Он послал нас к своему соседу, в полумиле отсюда. Тот раздул тлеющие угли в своем большом камине, накормил нас, а затем отвел нас в свой амбар.
— Поднимайтесь наверх, — сказал он. — В шелухе вы найдете два или три одеяла: они принадлежат моему сыну — он прячется там. Этой ночью он со своими друзьями в лесу.
Амбар насквозь продувался холодным ветром, но перед рассветом мы все-же завернулись в «плащ, покрывающий все людские мысли» [203].
XII. Четверг, 29-е декабря
Когда стемнело, наш хозяин, оставив нас в кустарнике, в пятистах ярдах от своего дома, отправился на разведку. Убедившись, что берег чист, он пригласил нас на ужин, а потом угостил нас прекрасным яблочным бренди.
С большим трудом мы уговорили одного из его соседей проводить нас. Хотя и почти не знавший дороги, он был отличным ходоком и быстро вел нас по грубой и каменистой, терзавшей наши разбитые ноги, земле.
В два часа ночи мы добрались до Уилксборо, столицы графства Уилкс. Под хор собачьих голосов мы очень осторожно, буквально на расстоянии нескольких сотен ярдов от крайних домов, обошли его. Затем снова взошли на холмы — сильный снегопад и нестерпимо холодный и пронизывающий ветер.
Мы прошли около мили по густом лесу, но после того, как капитан Вулф, который все время утверждал, что Полярная звезда находится не там, где надо, и убедивший нашего провожатого, что тот ошибся дорогой, мы решили взять правее.
Мы просидели полчаса, отогреваясь в негритянской лачуге, темнокожие обитатели которой рассказали нам все, что они знали о дорогах и мятежниках. Мы очень устали, а наш проводник снова усомнился в правильности пути. Поэтому мы спустились на дно найденного нами в сосновом лесу глубокого оврага, развели большой костер, и сидя возле него, ждали рассвета.
XIII. Пятница, 30-е декабря
Взошло солнце и мы пошли вперед, с большой неохотой вынужденные пройти мимо двух или трех домов.
Мы вышли на берег Ядкин-Ривер как раз тогда, когда к нему приближалась молодая и цветущая женщина — с румяным, словно спелое яблоко лицом. Орудуя длинным шестом, она ловко направила к берегу свое каноэ, в котором находилась она сама, бочонок с маслом и женское седло, что свидетельствовало о том, что целью ее поездки является рынок Уилксборо. Помогая ей сойти на берег, мы спросили ее:
— Не подскажете нам, где живет Бен Хэнби?
— На том берегу, прямо за холмом, — ответила она, с подозрением глядя на нас.
— А далеко до его дома?
— Я не знаю.
— Больше мили?
— Нет (с сомнением), впрочем. Я не считала.
— Как вы думаете, он дома сейчас?
— Нет! (Подчеркнуто) Разумеется, нет! Вы их гвардии?
— Ни в коем случае, мадам, мы — люди Союза, и янки. Мы сбежали из Солсбери и теперь пытаемся вернуться на Север.
Еще раз, внимательно оглядев нас, она полностью доверилась нам и сказала:
— Бен Хэнби — мой муж, и он прячется. Я удивилась — если вы из гвардии, то почему без оружия? Наши дети более часа назад увидели вас с холма, и мой муж, приняв вас за солдат, прихватив ружье, ушел к своим друзьям в лес. Прошел слух, что это армия охотится за дезертирами.
Мы залезли в лодку и набрали немало воды, прежде чем достигли противоположного берега. Среди нас было двое моряков, и мы пришли к твердому выводу, что был бы третий — мы бы наверняка потерпели крушение.
Извилистая лесная тропа привела в одинокий дом, который мы искали, где мы не нашли никого дома, кроме трех детей нашей очаровательной собеседницы и их бабушки. Более двух часов мы не могли убедить ее, что мы не гвардейцы. В последнее время, чтобы успешнее обманывать сторонников Союза они часто выдавали себя за янки.
С таким же возмущением, как и генерал Дама, которого спросили, женат ли он, мы поинтересовались у осторожной женщины — неужели мы так похожи на мятежников. Убедившись, наконец, что мы настоящие янки, она угостила нас завтраком, а потом один из ее внуков отвел нас на залитый солнцем холм в сосновом лесу, где мы сразу же заснули — уставшие и совершенно изможденные после шестнадцатимильного марша.
Вечером нас посетили несколько друзей. Поскольку они были не просто дезертирами-мятежниками, а еще и юнионистами-бушвакерами, мы с большим интересом общались с ними, поскольку мы очень боялись бушвакеров независимо от того, чью сторону они поддерживали.
Каждый из них был словно ходячий арсенал. Каждый при себе имел, прежде всего, надежную винтовку, один или два флотских кольта, большой нож, ранец и сумку для провизии. Они спокойны, вежливы, тона не повышают. Когда наш друг стоял, подбрасывая своего ребенка в воздух, а рядом его маленькая дочь цеплялась за его штаны, он выглядел, как
«… самый нежный из мужчин,
Когда-либо топивший судно иль перерезавший горло» [204],
Он и его соседи приняли этот образ жизни, потому что решили не сражаться со старым флагом. И не пытаться совершить неизвестно чем могущее закончиться путешествие к линии позиций наших войск, оставив свои семьи в руках врага. Обычно очень тихие и рассудительные, но всякий раз, когда речь шла о войне, в их глазах вспыхивал тот странный блеск, который я много лет назад видел в Канзасе и который, похоже, является характерной чертой настоящего охотника. Они говорили нам:
— Если мятежники нас не трогают, то и мы их не беспокоим, а когда они выходят на охоту на нас, мы тоже охотимся на них! Они знают, что мы люди серьезные, и что, прежде чем они успеют убить кого-нибудь из нас, он успеет пробить во льду такую дыру, что легко сумеет увлечь в нее еще двоих или троих из них. Ночью мы спим в кустах. Когда мы дома, наши дети охраняют нас. Они и наши жены приносят нам пищу в лес. Когда гвардейцы решают выйти на охоту, некоторые из юнионистов обычно предупреждают нас заблаговременно, и тогда мы собираем двадцать или тридцать человек, находим подходящее место, и в том случае если они обнаруживают нас, сражаемся с ними. Но после нескольких стычек они поняли, что нападать на нас очень опасно.
