Я не видел ее, наверное, года полтора и очень волновался, приближаясь к ее дому. Татьяна Александровна жила в квартире на первом этаже, которая когда-то была занята целиком ее родственниками, а со временем превратилась в типичную московскую «коммуналку». В те дни она занимала часть перегороженной комнаты под названием «большая комната». В меньшей проживал ее бывший муж Григорий Павлович Широков.
Просмотр моих работ традиционно проходил на полу, на котором я с трепетом разложил их. Критика была сдержанной и в меру суровой. Потом был чай и мои рассказы о практике, о виденном и пережитом за это время. Уже тогда, в первый раз, когда я был у нее на квартире, меня поразило ее умение слушать и еще что-то, что я бы назвал способностью воспринимать нечто большее за твоими словами, что-то из того, что ты сам не понял или не смог выразить.
Так на протяжении многих лет я стал ежегодно появляться в ее доме. Этим встречам предшествовали многочисленные телефонные переговоры, пока наконец Татьяна Александровна находила время принять меня. Традицией этих встреч я очень дорожил, поскольку каждая из них была посвящена не только разбору моих работ, в которых я не очень блистал, но и существенным разговорам за чашкой чая. Это был для меня ответственный отчет за год пройденной жизни, отчет совести и духа.
В один из таких радостных и волнительных для меня дней, кажется, это было в воскресенье, я явился к Татьяне Александровне. Однако меня опередили. В большой комнате сидели два господина, принявшие, по всей видимости, уже некоторое количество горячительного. Я несколько растерялся и был раздосадован. Целый месяц я договаривался об этой встрече, и теперь все может сорваться. Меня представили. Один из присутствовавших был известный драматург Леонид Антонович Малюгин, пьеса которого «Старые друзья» тогда шла чуть не во всех театрах. Фамилия другого, который, как мне показалось, вел себя излишне свободно, ничего мне не говорила. Он, удобно усевшись в кресло, тут же стал критиковать мои работы. Это был писатель-сценарист Сергей Александрович Ермолинский.
Татьяна Александровна, мгновенно почувствовав неловкость сложившейся ситуации, мою застенчивость, и боязнь, что перед глазами ее гостей предстанет не Бог весть какая живопись, предложила им прогуляться часа два. Притворившись оскорбленными, они заявили, что, конечно, они могут уйти, но за последствия такого ухода они не отвечают, поскольку они не те люди, которые могут битый час проводить на улице и вынуждены зайти в ресторан, а такое посещение чревато серьезными последствиями. Так что ответственность за уход им придется возложить на Татьяну Александровну и ее юного знакомого. Но она все равно их выпроводила.
Спустя какое-то время я стал появляться у Татьяны Александровны чаще. И как-то я зашел к ней, скорее всего экспромтом и на минутку. Татьяна Александровна сказала мне, что сейчас они уходят в театр и дело, с которым я зашел, придется отложить. Я не понял, почему «они» и кого она имеет в виду. В это время из большой комнаты, в которой, к моему удивлению, была сделана перестановка и появились какие-то новые вещи, вышел Сергей Александрович. Она представила его мне уже как своего мужа. Мне показалось, что она была несколько смущена.
Сергей Александрович подал Татьяне Александровне пальто. Мне тогда показалось, что более счастливого, благодарного и любящего взгляда я никогда не видел. Сергей Александрович подавал пальто, как драгоценность, прекраснейшей из женщин, весь сияя от гордости, что ему принадлежит это право.
Много позже я узнал длительную историю их знакомства, которое началось заочно еще в эвакуации в Ташкенте.
В доме у Татьяны Александровны все стало по-другому. Две небольшие комнаты объединились крохотной прихожей. Раньше в большой комнате, где располагалась Татьяна Александровна, ощущалась какая-то неустроенность, случайность. Впечатление было такое, что основная ее жизнь проходит вне этих стен. Какая-то скованность ощущалась и в том, что за перегородкой живет ее бывший супруг, с которым она разошлась уже давно.
Размен и появление Сергея Александровича все преобразили. На всем появилась печать заботы о создании своего уютного жилища, куда постоянно хотелось стремиться. Собирались в большой комнате, ставшей гостиной и одновременно кабинетом Сергея Александровича.
В этот период я редко видел его. Он по горло был занят съемками картин по его сценариям, преподаванием, работой с режиссерами над новыми сценариями.
Как странно устроена память. Когда я начал писать свои воспоминания, мне казалось, я помню всего 3–4 эпизода, заслуживающих внимания. Теперь они множатся, обрастая деталями и событиями.
Помню, как однажды я приволок к ним свой полусамодельный проигрыватель (собственного у них тогда не было), и мы с Татьяной Александровной, а потом и с Сергеем Александровичем слушали третий концерт Чайковского в блестящем исполнении Вана Клиберна.
Или еще — в 1960 году я был в длительной командировке в Монголии. За это время Ермолинские купили кооперативную квартиру около метро «Аэропорт». Татьяна Александровна попросила меня помочь уложить книги для переезда. Потом, уже на новой квартире, был устроен на скорую руку ужин, на которые она была большая мастерица, и мы за разговорами опустошили бутылку венгерского виски. Вообще Татьяна Александровна всегда была против обильных возлияний, но в тот день сопротивляться было бесполезно. В таких случаях она шла на маленькие хитрости, разбавляя виски и коньяк чаем, а водку водой с лимонными корочками.
На новой квартире часто собирались люди. Татьяна Александровна была замечательной хозяйкой. Сергей Александрович любил застолья, которые большей частью проходили на их маленькой кухне и всегда сопровождались его удивительными тостами. Эти тосты могли относиться как ко всем присутствующим, так и к кому-то одному. Тосты очень редко повторялись. Они всегда были наполнены неожиданным содержанием и высокой одухотворенностью. Из повторяемых тостов было два, которые произносились с разными оттенками постоянно. Первый — о его любви и счастье жить с удивительной, неповторимой женщиной — Татьяной Александровной. Второй — о нас, нескольких близких ему людях. «Женившись на Тане, я получил бесценное наследство: Машу, Милу, Марину (племянницы Т.Л.) и Женю. Удивительную опору, не только друзей, но и родных мне людей, безотказно мне преданных».
За время нашего общения на кухне у Ермолинских сменилось много разного народа. Одни отдалились и перестали бывать, другие ушли из жизни. Но всегда люди, заполнявшие их тесную кухню, потребляли духовный накал необыкновенного семейства. Исчезали одни, появлялись другие. Мы, «приданое», оставались. И может быть, наше постоянное, часто безмолвное присутствие являлось необходимым дополнением к атмосфере этого дома.
