Мы знали поставленную задачу и ревностно выполняли ее; радовались занятым рубежам, селам, отвоеванным у врага, сожженным и разбитым танкам противника и, главное, ощутимой близости взятия большого промышленного города, ставшего нашей мечтой.
За три дня кровопролитных боев мы продвинулись в направлении Харькова на 25–30 километров, уничтожив многие сотни гитлеровцев, десятки их танков, орудий, пулеметов и другой поенной техники. Но это была лишь частица операции.
Правда, войска 6-й немецкой армии, противостоявшей нам, оказались в весьма затруднительном положении. Неспроста командующий группой фашистских армий «Юг» просил верховное командование о помощи: перебросить три-четыре дивизии из армейской группы «Клейст», чтобы ликвидировать прорыв южнее Харькова. Именно в это время, примерно к 14–15 мая, для наших войск сложились выгодные условия, чтобы ввести в бой подвижные соединения, которые завершили бы окружение противника в районе Харькова.
Теперь, спустя двадцать лет, это понятно. А тогда командование Юго-Западного фронта, располагая данными (оказавшимися неверными) разведывательного отдела штаба, будто в районе Змиева враг накапливает крупные танковые силы, не ввело спешно в бой наши танковые корпуса, и противник успел подтянуть резервы, организовать оборону.
На волчанское направление подошли три дивизии противника (две танковые и пехотная). Войскам 28-й армии генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева, а также правому флангу 38-й армии, под командованием генерал-майора К. С. Москаленко, пришлось вести ожесточенные бои на недавно захваченных рубежах.
А когда 17 мая командование Юго-Западного фронта ввело в бой 21-й танковый корпус, противник уже успел перегруппировать свои войска. Соотношение сил резко изменилось.
Отрывочно доходили до нас тревожные, подчас противоречивые сведения о положении 9-й и 57-й армий, сражавшихся против армейской группы «Клейст», которая начала наступление из района Славянск — Краматорск. В группу входили 17-я и 1-я немецкие танковые армии, имевшие 26 пехотных, 4 моторизованных, 3 танковые и 2 кавалерийские дивизии, поддержанные сотнями боевых самолетов. Сила огромная, и две наши армии, истощенные в боях, не смогли противостоять этому контрудару.
В первый день наступления, 17 мая, войскам группы «Клейст» удалось прорвать оборону 9-й армии. За двое суток противник продвинулся на север на 40–50 километров и западнее Изюма достиг Северского Донца. Наступление этой группы на север, вдоль Северского Донца, грозило окружением наших войск на барвенковском плацдарме. Нужны были экстренные и решительные меры, чтобы остановить врага и стабилизировать положение на правом крыле Южного фронта. Вот вкратце та сложная обстановка, которая вынуждала Военный совет Юго-Западного направления принять решение о прекращении наступления на Харьков.
Приняв это решение, Военный совет рассчитывал быстро перегруппировать войска и, создав мощную группу, остановить и отбросить наступавшего противника.
19 мая, когда группа «Клейст» нанесла тяжелое поражение 9-й армии, прорвала ее оборону и вышла на основные коммуникации наших войск, главнокомандующий Юго-Западным фронтом отдал приказ о прекращении наступления на Харьков. Ставка это решение утвердила.
Но теперь, в окружении, на барвенковском выступе сложилось крайне тяжелое положение. Здесь пали смертью героев многие замечательные воины. Среди них — командующий 57-й армией генерал-лейтенант К. П. Подлас, заместитель командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко, командующий 6-й армией генерал-лейтенант А. Я. Городинский, командующий армейской группой генерал-майор Л. В. Бобкин.
В связи с неудачным исходом Харьковской операции войскам Юго-Западного направления в конце мая была поставлена задача прочно закрепиться на занимаемом рубеже и не допустить развития наступления противника из района Харькова на восток.
Загадочнее затишье. Генерал Рябышев. Дивизия на марше. Атака в Ульяновке. Драгоценный трофей. Дивизия живет.
Итак, большая, волнующая надежда, которой в течение всех этих напряженных дней и ночей жили бойцы и офицеры дивизии, надежда, ставшая уверенностью, что мы еще в этих боях освободим наш рабочий Харьков, не оправдалась. Мы видели Харьков с высоток, недавно отбитых у врага, а наша разведка успела побывать на его юго-западной окраине и захватить в домах десяток фашистов.
Харьковчане рассказывали разведчикам, что немецкие чиновники — гестапо, комендатура, полиция — в панике грузили награбленное барахло и готовились к бегству.
Эх, как хотелось нашим воинам перехватить этих прохвостов и воздать, как говорит украинская пословица, «катюзi по заслугi»! Однако Военному совету Юго-Западного направления обстановка была, конечно, виднее, чем штабу дивизии, а мы помнили свой воинский долг — свято выполнять приказы высшего командования.
После ожесточенных боев в районе Ольховатки дивизия заняла оборону на рубеже Комиссарово — Рубленое — Озерное. Мы ждали нового натиска противника, готовые драться за каждый метр земли, однако в течение целых суток фашисты перед фронтом нашей обороны никакой активности не проявляли.
Казалась такой непривычной тишина на переднем крае, лишь изредка прерываемая перестрелкой да гулом вражеского самолета-разведчика.
Впрочем, не только это странное затишье тревожило штабных офицеров и меня. Борисов пытался связаться с нашими соседями слева и справа, но безуспешно. Вскоре с флангов дивизии доложили, что соседей у нас нет. Как видно, их потеснил ночью противник, а мы, удерживая рубеж, оказались на выступе, в отрыве от фронта.
Что теперь затевало фашистское командование? Быть может, оно скрыто подтягивало силы, чтобы еще раз попытаться подавить нас, если не умением, то числом?
Пользуясь неожиданным перерывом в боях, мы отводили небольшие подразделения в тыл, где солдаты могли почистить оружие, починить обмундирование, постирать портянки, искупаться в пруду. Для них это был праздник: ведь столько дней подряд им привелось жариться под нещадным июньским солнцем, зарываться в землю в открытой степи, ходить в атаки подчас без глотка воды.
