Сиси добавила, что еще ни разу не видела Люци и впервые увидит его вместе со мной в кафе в Цюрихе, где назначено наше свидание. Это была моя первая и последняя встреча с Люци.
Очевидно, Сиси действительно впервые видела Рёссле-ра, так как я и тот человек, который оказался Люци, прибыли раньше нее в кафе, и, когда явилась "Сиси, она несколько раз обошла весь зал, пока Люци не показал ей, что он ждет ее.
Люци не знает французского языка, слабо говорит по-английски, поэтому мы беседовали по-немецки. Разговор продолжался часов пять.
Люци сообщил, что он ряд лет снабжал швейцарский генштаб информацией по Германии. Я поставил Люци в известность, что на днях еду в Париж, и он дал мне информацию для Центра (я получил ее через Сиси и после прибытия в Париж отослал).
Примерно в это же время один из людей Доры организовал мою встречу с Пакбо. Тот рассказал, что его источники дают сейчас лучшую информацию, чем когда-либо раньше. Но он не знает, как ее передать. Пакбо несколько раз встречался с Розой после ее выхода из тюрьмы. Роза рассказала, что полиция за ней долго следила (на допросе показывали ей фото Доры и мое). Следователь описал все ее встречи, в том числе с Пакбо, назвал день, когда Роза была в его доме в Берне. Пакбо был уверен, что за ним следят, знал, что его телефонные разговоры подслушиваются, но это его мало волновало. Он считал, что, как журналист, имеет право собирать и передавать информацию кому угодно; его могли арестовать только в том случае, если бы он наносил вред интересам Швейцарии.
Пакбо вручил мне пачку проявленной пленки с информацией, которую я также отправил в Москву из Парижа через сотрудника Центра...
До отъезда в Париж я несколько раз встречался с Сиси, Она рассказала, что вся информация Люци, неотправленная из-за отсутствия связи, хранится в сейфе одного человека, который пользуется в Швейцарии правом дипломатической неприкосновенности. Сиси настойчиво просила меня сообщить об этом Центру. Она абсолютно уверена, что провал - дело рук гестапо, что Петере - приятель Розы - агент гестапо...
Я считал своим долгом отправиться в Париж и установить связь с Центром. Хотя мне и разрешили покинуть Швейцарию, я не мог официально запросить у французов визу на въезд - не было убедительного предлога. Тогда я попросил о помощи одного товарища. Он все устроил.
7 ноября вечером я прибыл в одно кафе у границы. Там меня опознал Тюре - вожак Сопротивления в Савойе. После этого я беспрепятственно перешел швейцарский погранпост по своему паспорту, а у французского поста меня ожидал начальник полиции города Аннмасс и сам Тюре. Они провели меня без предъявления документов и вскрытия чемодана: в тот день на посту стояли члены движения Сопротивления, они знали своего вожака Тюре в лицо.
На другой день в Аннмассе меня снабдили бумагой, в которой было сказано, что Комитет движения Сопротивления Аннмасса разрешает мне поездку в Париж и обратно. Меня посадили в машину, идущую прямо в Париж. Я прибыл туда 9 ноября и вскоре после этого встретился с Радо..."
Да, с Футом мы свиделись только в Париже, спустя год после его ареста. От него я узнал, что он уже установил связь с представителем Центра во Франции.
Я шел тем же путем, но связался с работником Центра, естественно, раньше Фута - в конце октября.
Итак, мы с женой снова очутились в Париже. Прихотью судьбы вернулись туда, где жили и работали после побега из нацистской Германии и откуда начали новый путь борьбы с черными силами фашизма.
Для нас, эмигрантов, Париж был всегда близок и дорог демократическими традициями и революционной историей. И еще жизнерадостностью, весельем. Но теперь этот город выглядел не таким беспечным, каким мы его знали. Война, оккупация наложили и на него суровую печать, хотя парижанам удалось сберечь его от разрушений.
Жена очень тяжело переживала разлуку с сыновьями и матерью. От них не было никаких известий: почтовая связь между Швейцарией и Францией еще не действовала. Перевезти семью в Париж представлялось почти невозможным: власти отказывали в визах гражданским лицам иностранного происхождения. На это нужно было особое разрешение. И Лена достала его. Имея при себе специальное военное свидетельство, она отправилась на машине (поезда не ходили) снова в Аннси к нашим друзьям-партизанам. И они помогли. В день рождества их уполномоченные явились к женевским властям и потребовали разрешить выехать из Швейцарии нашим детям с их бабушкой. В течение одного дня, несмотря на праздник (или, может быть, благодаря празднику), все было устроено.
Новый, 1945 год мы уже праздновали в Париже всей; семьей.
Послесловие
Швейцарские власти все-таки устроили судилище над нами по всем юридическим канонам.
После окончательного разгрома гитлеровской Германии это "дело" следовало бы вообще прекратить, изъять из судебных инстанций, а причастных к нему людей если уж не наградить, то хотя бы оправдать перед лицом общественности, учтя, что они боролись против фашизма и объективно - за безопасность самой Швейцарии. Так подсказывали разум и совесть. Но нашлись реакционные влиятельные силы, которые были заинтересованы в том, чтобы публично обвинить нас в незаконной деятельности.
Судилище было устроено в два приема.
Один процесс состоялся в октябре 1945 года, другой - два года спустя. Последний явно был данью начавшейся "холодной" войне.
Обвинения в разведывательной деятельности против нацистской Германии были предъявлены мне, Лене, Сиси, Паулю Бётхеру, Рудольфу Рёсслеру (Люци), Христиану Шнейдеру (Тейлору), Александру Футу (Джиму), Маргарите Болли (Розе), Эдмонду и Ольге Хамель (Эдуарду и Мауд). Военный трибунал вынес различные приговоры: от месяца до трех лет тюремного заключения. Все мы обязаны были уплатить денежные штрафы. Оправдали только Рудольфа Рёсслера. Мне, как руководителю группы, отмерили три года тюрьмы и на пятнадцать лет запретили въезд в Швейцарию и проживание в ней.
Но вышло так, что после процессов никто уже не попал в места заключения. Супруги Хамель и Маргарита Болли, как швейцарские граждане, были приговорены условно. Шнейдер с лихвой отсидел свой месячный срок. А те, кого власти могли бы отправить в тюрьму, - Фут, Сиси, Бетхер и я с женой находились за пределами конфедерации. (Бетхер и Сиси бежали тайком во Францию в июне 1945 года.) Нас судили заочно.
Мы не причиняли ущерба интересам Швейцарии - это абсолютная истина, с которой в конце концов не мог не считаться военный трибунал. Но процессы выявили еще одно существенное обстоятельство. В своих речах на судебных заседаниях адвокаты прямо указывали на тесную связь швейцарской федеральной полиции и контрразведки с гестапо, в частности инспектора Кнехта и бригадного полковника Массона. Эти факты, приведенные защитой, официально не были опровергнуты.
