Собираясь в Пензу, Михайло Михайлович решил, что какое-то время, необходимое ему для бытового устройства на новом месте, дочь его должна пожить в Петербурге на попечении Марии Карловны Вейкардт. Кузьма Михайлович также отправился на зиму в столицу — поправить свое здоровье. Живший в Великополье Ф. И. Цейер получил в декабре чин статского советника и был определен на службу в Комиссию составления законов.
1 октября Сперанский выехал из Великополья в Пензу. Навестил по пути Москву, потом родное свое село Черкутино. Побыв немного у матери, повидав своих родственников, поехал во Владимир, в котором когда-то учился и где получил не только первоначальное образование, но и фамилию свою. Его родная семинария, которая в 1788 году была закрыта, снова возродилась. Сперанский посетил ее: его с почтением встретили у входа в здание ректор семинарии отец Иосиф, преподаватели и ученики. Среди них стоял и бывший его учитель — состарившийся уже протоиерей И. И. Певницкий. Вместе с ним Михайло Михайлович пошел по классам. В богословском классе увидел профессора П. И. Подлинского — своего сокурсника в Санкт-Петербургской Главной семинарии.
После обеда с местным губернатором Сперанский навестил еще нескольких своих родственников и поздним вечером покинул Владимир.
В то время, когда Михайло Михайлович ехал в Пензу, туда везли Указ Правительствующего Сената от 26 сентября 1816 года. В нем излагался текст императорского Указа от 30 августа о назначении Сперанского Пензенским губернатором и приводилось следующее сенатское предписание: «Правительствующий Сенат приказали: сие Всемилостивейшее Его Императорского Величества повеление объявить с приведением к присяге».
Это означало, что перед своим вступлением в должность Пензенского губернатора Сперанский обязан был принести императору Александру присягу. Его государственная служба начиналась как бы заново — он вступал в нее так, будто был в России иностранцем.
Глава восьмая. Пензенский губернатор
Жизнь губернаторская тем, между прочим, несносна, что везде и во всем надобно быть на сцене и более или менее действующим лицом.
Михаил Сперанский
Третьего дни, в три часа утра наконец достиг я Пензы. В 7 часов я был уже в мундире и на службе[1]. Стечение зрителей необыкновенное. В крайней усталости Господь дает мне силы. Доселе все идет весьма счастливо. Кажется, меня здесь полюбят. Город, действительно, прекрасный… Приносят с почты письма; множество вещей приятных от друзей из Петербурга — но от тебя ни строчки. Это не упрек и не жалоба.
Из письма М. М. Сперанского дочери Елизавете от 22 октября 1816 года
Известие о том, что Сперанский возвратился на государственную службу, восприняли в Санкт-Петербурге примерно так же, как приблизительно за полтора года до этого воспринята была весть о возвращении Наполеона с острова Эльбы в Париж. «Самая странная и поражающая новость» — так назвал весть о назначении Сперанского Пензенским губернатором Н. М. Логинов в письме к графу С. Р. Воронцову от 8 сентября 1816 года. «Новость первой важности, как для Петербурга, так и для всей России: снята опала со Сперанского», — сообщал 31 октября того же года своему королю сардинский посланник Жозеф де Местр.
Возвращение на государственную службу удивляло и самого Сперанского. Он столько раз говорил себе и своим близким, что более всего желает «свободы и забвения». И у государя просил дозволить ему тихую жизнь в деревне. И вот, когда желание его исполнилось, когда получил он возможность свободно предаваться в тиши деревенского существования своим любимым занятиям: чтению книг и размышлениям — вдруг произошло возвращение его к суетливой чиновничьей службе. И притом всецело добровольное. Пытаясь объяснить случившееся с ним, Михайло Михайлович останавливался в недоумении: «Явное противоречие: всю жизнь желать покоя и уединения, и в самую почти минуту события опять погнаться за суетою!»
Настроение Сперанского после назначения его пензенским губернатором было не слишком радостным. «Указ получил я прямо от графа Аракчеева из Москвы, — писал Михайло Михайлович другу своему А. А. Столыпину 6 сентября 1816 года. — Будет ли сие началом новой службы или последним ее пределом, все равно; дело мое кончено, и никто пусть мне не говорит о прошедшем; я всем простил и прощаю».
Но сановники, прекратившие всякое общение со Сперанским после его изгнания из Санкт-Петербурга, когда узнали о том, что он возвращен императором на государственную службу, решили напомнить ему о себе и выразить свое уважение. «Приемлю сей случай для принесения вам, милостивый государь мой, искреннего приветствия со вступлением вновь на путь государственного служения, на котором известные достоинства ваши, конечно, возвратят вам в полной мере доверенность Монарха», — написал 16 октября 1816 года новому Пензенскому губернатору министр юстиции Д. П. Трощинский. Две недели спустя поздравил Сперанского с назначением на губернаторский пост светлейший князь П. В. Лопухин, занимавший в то время должность председателя Государственного совета и Комитета министров. «Я всегда искренне вас любил и почитал и прошу быть уверенным, что чувства сии сохраню, пока жив», — изливался он 30 октября 1816 года в письме к бывшему своему подчиненному по генерал-прокурорской службе.
О своем прибытии в Пензу Сперанский немедленно сообщил графу Аракчееву. Алексей Андреевич написал ему ответное письмо только через месяц с лишним, но это письмо было весьма необычным для строгого, несклонного к выражению лирических настроений, временщика.
Благодарю вас, что вы уведомили меня о благополучном своем прибытии к месту. Сожалею, что моя Грузинская пустыня не в Пензенской губернии; она бы, конечно, усовершенствовалась, имея такого начальника как ваше превосходительство. Но я уверен, что вы и в Пензе вспомните как сию пустынь, так и игумна оной, который ничего так не желает, как жить в оной спокойно и тогда-то, ваше превосходительство, будет приятно принять и посещение ваше, в чем я, кажется, и не сомневаюсь. Хотя вы, милостивый государь, по знаниям вашим и нужны государству на службе, но всему есть граница и предел, то может быть, еще и вы, под старость свою, оснуете спокойствие свое также в Новгородских пределах и тогда-то Грузинский игумен будет приезжать к вам наслаждаться беседами вашими и вспоминать прошедшее, приготовляясь оба к будущему; и сим-то только, кажется, способом можно спокойно и равнодушно войти в врата вечные. Я сегодня еду в свою пустыню праздновать храмовой праздник св. апостола Андрея[2], где, конечно, буду помнить и того, коему с почтением пребуду навсегда, и пр.
