– Есть! – я козырнул еще раз, даже не собираясь снимать теплый, танковый комбез. – Взвод, налево! Шагоооооом арш!
Сапоги зашаркали по дорожке. Замполит забрался в свою машину и покатил по дорожке в направлении казармы.
– Воины, это взвод идет или детский сад? Стой! Кругом! Бегом марш!!
Нехотя, чуть-чуть перебирая ногами, солдаты отбежали несколько метров в обратном направлении.
– Стоять! Кругом! Становись! Равняйсь! Смирно! Шагом арш! Песню запевай!!
Тот звук, который издался из небольшого количества открытых ртов, нельзя было назвать песней.
– Этот стон у них песней зовется? Взвод! Стой! Кругом! Бегом марш! Кругом! Равнясь! Смирно! Шагом арш! Песню запе-вай!
Через пять-шесть попыток запевалы начинали первую песню, которая приходила в их стриженые головы, а взвод подхватывал. Так, распевая подходящие и не подходящие для марширования тексты, взвод дошел до казармы.
– Дошли? – встретил нас замполит, выйдя из своих теплых Жигулей.
– Дошли.
– Взводу отбой. К ночи, когда сменится с наряда, приедет Меньшов тебе в помощь. Завтра у вас стрельбы на директрисе, а не в боксе.
Завтра утром вам завтрак подвезут.
– А нам не надо, – влез Судаков. – У нас есть. Хотите морковочку, товарищ старший лейтенант?
Замполит мгновенно оценил обстановку.
– Откуда морковка? С колхозного поля?! Они ее ели, Ханин.
– Ну…
– Она же не мытая, не чищенная, они отравиться все могут. Ты это понимаешь?
– Хуже уже не будет.
– Чего? Ты солдат советской армии убить хочешь?
– Взвод все равно баню пропустил, а от грязи, которая на них можно и заражение крови получить через гимнастерки, так что грязь снаружи, грязь внутри – почти гармоничный баланс.
– Если хоть один дристать пойдет, ты у меня на "губу" сядешь. Понял?
– Ага, понял, товарищ старший лейтенант. Без проблем. Перед
"губой" обязаны помыться дать. Меня на губе не тронут, Салюткин проверял, а Вы зато взводом покомандуете.
– Достал ты со своей баней. Вот заладил… Отбой! Всем отбой!! Я уехал.
В казарме мы оказались не одни. Вместе с нами ночевали два взвода роты будущих водил бронетранспортеров, за которыми оставили присматривать старшину роты старшего прапорщика Важина. Он безостановочно стучал по черной пластиковой клавише находящегося в казарме и вечно не работающего телефона, и кричал "Карбазол, полк.
Карбазол, полк". Полк не отвечал.
– Дозвониться не могу, – сетовал старшина. – Тамарка съест.
Прапорщик медслужбы Тамара была его женой. Семейных отношений я не знал и не мог ничего сказать прапорщику, зная Тамарку только как женщину добрейшую и регулярно меня спасающую от армейских залетов с начальством методом приписывания мне температуры, в результате чего меня клали на два-три дня в санчасть.
– Духи, подъем! – я стоял, уперев руки в бока, посредине казармы злой от грязи, которую я чувствовал своим нутром, и чувства голода, от которого я и проснулся за полчаса до подъема. – Первому, второму батальонам не понятна команда? Вскочили духи! Я наблюдаю весь личный состав в мойке через тридцать секунд. Время пошло!! Осталось двадцать!!!
Солдаты, толкая друг друга, бежали к умывальникам, где текла холодная, сводящая зубы вода. Зубных щеток с собой почти ни у кого не было, как и пасты, поэтому солдаты терли зубы пальцами, полоскали рот, сплевывая воду.
– Ты чего брызгаешься, урод? Щас как дам в рыло.
– Сам огребешь, козел.
– Стоять, сынки. Оба наружу! Ваше время истекло! Живо! – прерывал я спор, и солдаты выскакивали из ванной комнаты, получая по дороге пинок ускорения.
– Взвод, строится! – приказал я, выходя из казармы на солнечный свет. Хотелось лечь на травку лицом к солнцу, закрыть глаза и слушать пение птиц, забыв об армии хотя бы на несколько минут.
Солдаты лениво вставали с деревянных скамеек и становились на свои места в строю. Я ждал.
– Орлы! С песнями и танцами мы направляемся на стрельбище.
Сегодня вам предстоит попытаться попасть в мишень из движущейся техники. Сбившие все мишени будут представлены к званию Героя
Советского Союза с вручением орденов и медалей… посмертно. А самые героические бойцы получат увольнение в город в воскресенье.
– А завтраком нас кормить будут? Жрать хочется… – послышалось из строя.
– Воин, ты сюда жрать приехал или родину охранять? Солдат должен с легкостью переносить все тяготы и лишения. Помним такое? А вас с завтраком разок прокатили, вы уже и разнылись. А если война? Кто воевать будет? Я, что ли? Поэтому с легкость, радостью и блеском в глазах… Равняйсь! Оставить!! Равняйсь!! Смирно!! Напра-во!!
Шагооооом арш!! Песню запе-вай!!
Возвращаясь на исходные позиции на директрисе, меняя тексты песен и чеканя шаг в пыли дороги, мы дошли до стрельбища. Боевые машины пехоты стояли на насыпях, готовые при первой команде тронуться в направлении мишеней.
– Еще назад, еще. Ты ничего не слышишь, урод? – кричал старший сержант- механик в черном танковом комбинезоне кому-то из молодых водителей, выравнивающему БМП на бруствере. – Стой!! Стой!!! Стой, твою мать!!!
Солдат явно не только не слышал, но даже не понимал знака руками, который показывал ему сержант, и только болтал головой. Машина тихо ползла.
– Стой!! – аж подпрыгнул вверх сержант и махнул руками.
Вместо того, чтобы остановиться, машина взревела и резко дернулась назад к двум, практически растущим из одного корня, березам. От удара пятнадцатиметровые деревья вырвало с корнем и свалило на дорогу, идущую вдоль всех стрельбищ.
– Урод!! Вот родился уродом, уродом и умрешь. Ты чего наделал?! – орал сержант, стараясь перекричать рев двигателя. – Стой!!!
Машина дернулась еще раз и остановилась.
– Вылезай, чудила! Вылезай, нах оттуда. Посмотри, что ты сделал?
– А? Что? – поднял наушник прикрывающий ухо механик. – Ё! Твою мать!! А кто березки завалил?
– Бабушка моя, урод!! Кто мог кроме тебя?
– Я их даже не касался! – перепугался механик.- Бля буду, не касался.
– Ты и так бля гребаная!! Ты думаешь, что это его "духи" деревья завалили? Ты, урод ушастый даже не почувствовал?
– Неа.
– Неа, – передразнил его сержант. – Тащи кабель, бля. По дороге не проехать. Кэп сейчас на УАЗике побежит – все огребем, – и подошел ко мне. – Привет. Видел недоумка, да? Я этого придурка еще две недели назад посылал за "баночкой трансмиссии". Так побежал ведь, дебил. И чему его в учебке учили?
Пересекая поле, к нам медленно приближалась еще одна боевая машина пехоты. Из люка водителя-механика торчала голова в шлемофоне.
Вдруг голова начала приподниматься, и механик полностью вылез из продолжающей ехать БМП. Машина приближалась к нам, а механик, не обращая на это внимание, пройдясь по корпусу остановился на задней части БМП, расстегнул ширинку и начал поливать собственной мочой идущий из выхлопной трубы дым.
