принимает его вторую жену.
Сестры Рачковские были очень внимательны к здоровью – своему и, особенно, своих близких. И боялись всего на свете – заразных болезней и эпидемий, непредвиденных несчастий и подозрительных людей, собак и мышей. А Мария Даниловна в детстве боялась даже узора на обоях в детской комнате и засыпала только на груди у своего отца.
Была бабушка убежденной вегетарианкой, но во время войны в эвакуации в Чистополе ей пришлось начать есть все подряд. Папина сестра, Леонилла Александровна, писала ей из Москвы: «Асино сообщение, что ты стала есть все, потрясло всех, а я от души порадовалась за тебя. Все очень смеялись, когда Ася сказал, что ты нашла, что колбаса и котлеты довольно даже вкусная вещь».
Каждый месяц в течение трех военных лет бабушка присылала по почте для нас с Андреем постоянные двадцать рублей. Умерла она от рака в сорок четвертом году, вскоре после того, как папа вышел из госпиталя. Ей не сообщали о его ранении, а ему сказали не сразу о ее смерти.
Когда именно познакомились Мария Даниловна Рачковская и Александр Карлович Тарковский, мне неизвестно, но я полагаю, что ухаживать за ней он начал спустя какое-то время после знакомства, весной 1902 года. На Верхне-Донскую, где жила Мария Даниловна, приходили многочисленные письма и записки Александра Карловича.
Многоуважаемая Мария Даниловна. Вам и присным Вашим свидетельствую почтение, что составляет пункт 1-й.
П. 2-й. Ввиду жары, доводящей до помешательства, я предлагаю Вам, Ольге Даниловне и Александру Васильевичу отправиться сегодня в городской сад для вдыхания благорастворенных воздухов и для созерцания установленных в оном зрелищ. (NВ. Оркестр хороший.)
П. 3-й. При утвержденном решении п. 2-го я к 8 часам зайду за Вами.
Готовый к услугам А.Тарковский.
P.S. Прилагаемый букетишко, конечно, жалок. Но что делать, если солнце все сожгло!
11 июня 1902 года [109] Александр Карлович делает письменное предложение руки и сердца Марии Даниловне. Он не мог предполагать, что определенного ответа на него добьется почти через пять месяцев, в ноябре.
Мария Даниловна!
Я не имею мужества и, может быть, подходящего момента, чтобы сказать Вам то, что я не могу не сказать: я люблю Вас и – как естественный и логический вывод из этого – предлагаю вам быть моей женой. (Последние пять слов подчеркнуты дедушкой. – М.Т.)
Я не буду говорить, что люблю Вас страстно, пламенно: жизненные бури, пронесшиеся надо мною, унесли с собой ту душевную свежесть, которая одна дает порыв сердцу; но я думаю, что все, испытанное мною, дало мне и твердость характера и твердость чувства. И верьте, что человек, ищущий с болезненным томлением души личного счастья, сможет любить твердо и постоянно ту, без которой это счастье недостаточно. Я не в силах выносить холодного одиночества; что бы Вы мне ни сказали в ответ, я сказал то, что сказал. Чувство к Вам, долго колебавшееся, уже сложилось в определенную форму. Примите его таким, какое оно есть – что я для Вас – я не знаю; но позвольте же мне надеяться, позвольте мне думать, что черная туча моей жизни не совсем закрыла мой горизонт. Неужели мне опять лишиться светлой звездочки и опять бесцельно странствовать – без семьи, без теплого привета?
Я пишу это письмо с злым червем в сердце. Что я, в сущности, такое, как не помятое, истомленное существо, не глупое, но обозленное, в лучшем случае, влюбленный Мефистофель. Могу ли я в ком-либо вызвать любовь? И я пишу Вам без особенной надежды. Но будь что будет.
Вы понимаете, что Вы должны ответить. Ваш ответ должен быть ясен, безусловно определенный, категорический. Если Вы скажете – нет, то это «нет» не должно быть украшено никакой риторикой – она меня оскорбит.
Линии жизни людей редко бывают параллельны. О, если бы это письмо не было той точкой, с которой наши с Вами линии начали бы расходиться: ведь им в этом случае никогда, никогда не сойтись.
Жду ответа.
А.Тарковский. 11 июня, ночь.
Письмо это Мария Даниловна получила на следующий день и в ответ на него прислала Александру Карловичу, ждущему решения своей судьбы, краткую записку:
12 июня.
Александр Карлович. Вы не должны сердиться за сегодняшнее молчание. Мне не хочется писать. Приходите завтра вечером.
М.Р.
Назавтра ей приносят конверт от Тарковского.
Мария Даниловна! Мои нервы напряжены до предела. Кончайте. Сегодня вопрос должен быть решен. Находясь в такой тьме, я не могу идти к Вам – это будет пытка для меня.
Освещайте дело и не заботьтесь о том, будет ли больно мне или нет. 13.VI.
Что происходило между влюбленным Александром Карловичем и Марией Даниловной после 13 июня? Дала ли она ему определенный ответ? Судя по его письму в Евпаторию, куда вместе с Гусевыми уехала Мария Даниловна, она не отвергла предложения.
10/VII. 1902.
Каждый день, о любимая моя, возвращаясь со службы, я с томлением ожидания жду, когда почтальон опускает корреспонденцию. Вы поедете в Бессарабию (хотел поехать, но передумал, деньги употреблю на ремонт квартиры). Я хочу, чтобы квартира встретила свою новую хозяйку прибранной и чистенькой, а отдых мне даст впоследствии Маруся. Не так ли? И теперь в доме у нас нечто ужасное: вещи в беспорядке, я, окруженный банками с вареньем… и другими предметами Ирининого министерства, обитаю где-то в углу среди миллионов мух.
В городе тишь да гладь, да зловоние воздухов. Оперетки нет, в городском саду, кроме той итальянской пары, что мы уже видали, приехала еще итальянская орда из десяти человек, состоящая из безголосых, ногами дрыгающих мужчин и мерзкорожих баб. Сведущие люди говорят, что эти бабы сначала с успехом занимались вечерними гуляниями по Дерибасовской, а потом, вследствие упадка дел, поступили в итальянки. Во всяком случае, некуда деваться. О Господи, пол визжит, один красильщик стучит молотком. О Маруся! Возьмите меня куда-нибудь! Зачем они меня мучают?! Ведь я не виноват, что хочу жениться.
A Marussia col cuore vole
Ove tu sei,
Ardo tristo e solo
Esser con lei [110].
А все же я люблю Вас. Супругам (Гусевым. – М.Т.) кланяюсь. Гаданье не верно.
А.Тарковский.
Десятого июля было послано это письмо из Елисаветграда в Евпаторию, а навстречу ему, пароходом в Одессу, а оттуда поездом в Елисаветград, шло письмо от невесты.
9 июля 1902 г.
Разленилась ужасно, впрочем,
