4) «17 мая 1861 г. Благодарю Вас, мой добрый друг П. И., за книгу — я прочел всю от доски до доски. С благодарностью возвращаю. Счастливого пути Вам. Преданный Н. Беклемишев.
Виноват, некоторые стихи списал, зато почти не спал всю ночь».
Это я привозила в Москву мой дневник, писанный из Симферополя. И это было наше последнее сообщение на земле, что-то Господь даст на небе? И дай ему Бог — Царство Небесное!
Я оставила театр в 1860-м году, и моя настоящая жизнь была так хороша, так покойна, что мне страшно было думать о перемене. Я поехала за советом и благословением к митрополиту Филарету в Москву. Все откровенно рассказала ему, и он, вспомнив, что в 1820 году был в Осташкове и кушал у городского головы Кондратия Алексеевича Савина, видел много детей и вообще знает, что это было прекрасное семейство, и, выходя за Ф. К., я принесу как ему, так и многим пользу. «Но мне 47 лет, владыка! и ему почти столько же». — «Да благословит вас Бог!» После этого посещения я дала небольшую надежду Ф. К., но объявила, что раньше года — свадьбы не будет.
В этот год мы не видались; он опять поехал за границу и оттуда уже писал, прося позволения приехать для окончательных переговоров. Летом 63 года я сдала квартиру, поручила доброму другу А. И. Татаринову уложить всю мою движимость и по приглашению о. архимандрита Лаврентия приехала с матушкой и моей верной Таней — ожидать решения судьбы моей. 1-го августа встала я, по обыкновению, рано и вышла на крыльцо помолиться на церкви в Валдае и полюбоваться озером… Вдруг вижу, вдали идет человек, и узнаю Ф. К. Бегу в комнаты, бужу маменьку, Таню, и сама уже не могла ни умыться, ни причесаться и в старой юбочке и кофте предстала жениху моему. Он, сконфуженный больше меня, спросил: «Вы разве не получили моей записочки? Вчера, приехав поздно, я не смел беспокоить Вас и нанял лодочника, чтобы вчера же была доставлена записка». Я попросила его войти в нашу единственную чистую комнату… но увы! в этот раз она Бог знает что из себя представляла. Маменька варила варенье, и на окошках разная, не очень красивая посуда, далее — разбросаны книги, ноты и бумаги, а на столе и диване — растянута наша вечерняя работа. Вечером у меня сидела коровница Дарья, и я помогала ей шить холстинные нижние для монахов. У меня накануне болела голова, и я, чтобы скорей успокоиться, ничего не позволила убирать и сама приготовила такое зрелище моему щепетильному джентльмену. Он так был сконфужен, не знал, что говорить, а меня, скажу правду, смех разбирал, и я думала, что если эта прекрасная картина испугает его и он откажется — тем лучше. Но вышло не так: скоро вошла матушка, он представился ей как жених и просил назначить день свадьбы. Мой муж скончался 20 августа, и я предложила, чтобы наша свадьба была 26-го, в день коронации императора Александра П. Тут он спросил, что может ли надеяться, что я приеду венчаться в Осташков? «Нет, Федор Кондратьевич! Хотя вы и Царь Осташкова, но я не похожа на немецкую принцессу и предлагаю вам венчаться в селе Короцке, где родился Святитель Тихон. Это в 8-ми верстах отсюда. Вы приедете с кем-нибудь из родных, и наша свадьба будет тихая, скромная, а потом, в Осташкове, задавайте царские пиры — это ваша воля». Он должен был согласиться, и все устроилось прекрасно. 23-го августа приехала из Новгорода его сестра Анна Кондратьевна Свинкина. Я была уже с ней знакома с 60 года. Ф. К. приехал 25-го вечером, с племянником Ильей Петровичем Уткиным (он служил в кирасирах), с лакеем и поваром. Ему приготовили комнаты о. наместника. Зная его избалованность, я старалась все устроить с комфортом. Утром 26-го я отстояла раннюю обедню, пошла к благодатному о. арх. Лаврентию, и он благословил меня дивной иконой Спасителя, которую получил от графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. (В настоящее время икона эта находится вместе со всеми остальными моими образами в моей церкви в Доме милосердия.) О. наместник Тихон благословил иконой Иверской Божией Матери. Матушка также — Царицей Небесной Иверской. В 9 часов я поехала с сестрой Федора Конд-ратьевича и с моей горничной Таней и ее пятилетней дочкой. Матушка осталась в монастыре: по московским обычаям мать не должна быть при венчании дочери. Я остановилась у дьякона, а Ф. К. у священника, куда заранее был отправлен повар, чтобы приготовить легкий обед. Ровно в 12 часов, при звоне колоколов (по случаю коронации), священник с крестом привел жениха и потом пришел за мною. Церковь небольшая, но чистенькая, светлая, пели только четыре человека, но очень стройно; управлял хором праправнук Св. Тихона, служащий причетником и живущий на том же месте, где жил Святитель. В Короцке еще цела церковь, в которой крестился Угодник Божий; она очень старинная, и крестьяне еще до открытия мощей (в 61 году) обшили старую церковь тесом и тем сохранили эту святую древность.
Я была одета в белое платье из легкого муара и в белом чепце. Шафер был один, но и тот не понадобился: венцы были надеты. Я выписала из Москвы новые, не такие разваленные, как обыкновенно бывают, а фасоном похожи на шапку Мономаха. Я оставила их в церкви. Мне Бог так помог все устроить, что Ф. К. всегда с удовольствием вспоминал этот день и благодарил меня. Перед глазами только св. иконы, ни одного зрителя, а сзади, кроме своих 4 Х12 человека, стояли бросившие работу несколько крестьян; они в убытке не остались, им дали денег. От венца мы отправились к священнику; прежде обеда написали письма к своим братьям; не знаю, как принял это известие его брат? Думаю, что поморщился, потому что сам имел на меня виды и ранее высказывал это полушутя, полусерьезно. Дети его также желали этого; Ирина Ив. даже приезжала, вскоре после смерти моего первого мужа, выпытать, пойду ли я во 2-й раз замуж? А Володя, которому было 12 лет, однажды, когда его отец шутя сказал, что женится на Александре Николаевне Мосягиной, весь покраснел, глазенки наполнились слезами, стукнул по столу своим маленьким кулачонком и закричал: «Не хочу, папа! женитесь на Прасковье Ивановне». А мой брат, который за что-то сердился на меня по наговору жены, когда прочитал письмо, то сказал, а тут были посторонние люди: «Какой несчастный Царь принял ее в семейство!» А этот Царь, верно, хорошо меня понял, что после 27 лет жизни, — конечно, не без тучек и волнений, — оценил меня и оставил мне величайшее утешение в жизни — Дом милосердия, а Бог помог мне устроить церковь, и в настоящее время жизнь моя — светлая, спокойная и отрадная.
Пообедав и выпив шампанского, мы расстались: он поехал с племянником в Тверь к губернатору (тогда был Багратион), а я со своими в Ивер. Дело было перед вечерней; я переоделась в простое шерстяное платье, пришла в собор и стала на своем обычном месте, против Царицы Небесной. А в это время была уже в церкви Юлия Николаевна Вараксина; она слышала от свечника о. Николая, что я поехала венчаться. Увидав меня, она обратилась к о. Николаю и сказала: «Что это вы, батюшка, выдумали!.. Вот Прасковья Ивановна». — «Вижу и не понимаю, что это значит, а знаю, что она поехала венчаться с Ф. К. Савиным». После вечерни я обернулась, увидала Юл. Ник. и подошла к ней. (Я познакомилась с ней в 60 году, когда в 1-й раз приезжала к Угоднику.) Вижу, что она с недоумением смотрит на меня; я поспешила выяснить дело и сказала: «Прошу благосклонно принять меня в свое общество: я жена Ф. К. Савина». Мы посмеялись этой мистификации. 28-го назначено было рано утром соединиться в Валдае. К сожалению, почтовые лошади опоздали за нами приехать, и тем расстроились некоторые планы Ф. К. Нас вместо обеденного времени довольно поздно встретили все родные, приехавшие на пароходе в Бухвостово (имение Толстых). По озеру нас встречали ружейными выстрелами, и уже в 9-м часу мы подъехали к нашей пристани.
